прошлом. В отличие от Альберта Элис пришлось многое пережить. Жизнь не раз наотмашь била ее по лицу, когда она меньше всего этого ожидала. Элис выросла в большой семье в одном из беднейших районов Кадиса. Они жили в крошечной квартире с облупившейся краской на стенах; летом в ней было слишком жарко, а зимой – невыносимо холодно, так что Элис спала в обнимку с Бланкой под двумя одеялами. В доме было так тесно, что все свободное время она старалась проводить на улице. Ноги сами вели ее на пляж, и Элис, усевшись у самой кромки воды, могла часами наблюдать, как беспокойные волны лижут гладкий блестящий песок и с шумом откатываются обратно в океан.
В Вене ей катастрофически не хватало моря. Каждое лето Элис просила Альберта взять отпуск и съездить в Испанию, Португалию или хотя бы в Хорватию – она ведь так близко, что можно доехать на машине. Но у Альберта всегда находились отговорки: то он брал отпуск всего на пару дней и говорил, что не будет куда-то дергаться ради пяти дней на море; то ему вдруг становилось плохо; но в конце концов все всегда упиралось в деньги. Альберт вздыхал, разводя руками, и сочувственно говорил Элис, что в этом году они не смогут поехать в Испанию, но зато он забронировал симпатичный отель где-то в Австрии. «И кто у нас идеальный муж?» – с туповатой ухмылкой говорил Альберт, явно гордясь тем, что сэкономил пару сотен евро на билетах на самолет. Элис натянуто улыбалась, приговаривая, что ей с ним невероятно повезло, но в горле у нее комом стояли слезы обиды, которые ей всегда удавалось спрятать, давая им волю лишь по ночам, когда Альберт громко храпел, отвернувшись в сторону. Она так хотела жить, но в душе умирала – медленно, день за днем.
За пять лет брака они лишь однажды были за границей. Альберт отвез ее в Италию, на Сицилию, и это была лучшая неделя за все время, что они были вместе. Альберт по-прежнему оставался Альбертом, но его дурацкие, совершенно невыносимые привычки отошли на второй план, уступив место итальянской dolce vita9, сладкому влиянию которой поддался и он сам, перестав по сто раз на дню спрашивать Элис, куда она запропастилась, почему так долго возится в ванной и о чем она думает, уставившись куда-то вдаль. В последний вечер, расслабившись в томной неге теплого летнего вечера, Альберт пригласил Элис на танец, чего он никогда не делал ни до, ни после этого. Взяв ее за талию и прижавшись к ней всем телом, он закружил ее в танце, по-альбертовски неуклюжем, неловком и несмелом, но это по-прежнему был танец, и Элис танцевала, забыв обо всем на свете, чувствуя, как ласковый ветер приятно щекочет лицо и волосы, а пальцы Альберта перебирают складки ее платья, словно гитарные струны. Обернувшись и заглянув ему в глаза, она на мгновение подумала, что любит его, несмотря на все его заскоки, безжалостное желание подчинить ее своей воле и вылепить из нее что-то наподобие своей матери, которая, по нескромному мнению, Альберта, была воплощением того, какой должна быть женщина. Но в ту же секунду магия рассеялась, и Элис вновь увидела перед собой безобразное
Сладкая жизнь (ит.)
