гвоздил к забору следующим: «Джон Пистон по кличке «жопа»! Что это, вообще, и откуда? Не ищите напрасно, я уже старательно излазил до мозолей весь необъятный «и-нет».
Как то, повествуя о некоем «мещанском» скандале, что затеял среди многочисленной родни некий отчаянный персонаж, мой папулька употребил совершенно удивительный оборот: «И тут он начинает рушить родственные связи…». Какова литературная силища, а?
А вот ещё один ехидный приговор одному капризному самодуру-начальничку, который в безумии требовал немедленно исполнить такие невероятные вещи, что сие очень попахивало произволом диктатора: «Ну-у, это всё равно что, представьте – восемь женщин в комнате, а им ответственно приказано родить ровно через месяц всем вместе и в одно и то же время». Дикий разгоняй в начале недели, получаемый от совсем уж распоясавшегося руководства, у отца превращается в: «А в понедельник он такую срезку дает…». Про противоестественное количество технического спирта («массандры» в простонародии) у счастливых заводских техников сатирик-папа бронебойно «отжёг»: «Ну это я не знаю сколько… Это Санахта впадает в Волгу, вот как-то так!».
Помню очень смешной рассказ о трогательном соседе-интеллигенте, что тихонько уж спился, но всё же пытался ещё держать хоть какую-то «марку с фасоном», почтительно расшаркиваясь и подчеркнуто выдавая почти дореволюционные «желаю здравствовать», «будьте любезны, сударыня» и прочие вычурные галантности. А пьян он в сей момент, надо сказать, уже прямо-таки в степени вызывающей, и это несоответствие провоцирует такую широкую улыбку, что не всегда-то и спрячешь из пущей деликатности.
Так вот, как-то осенним сыроватым вечерком домовитый папа покупал к столу ординарного советского винца и случайно обнаружил этого «членкора» в соседней «вино-водочному лабазу» забегаловке, томно берущего традиционные «сто пятьдесят». Разливающая продавщица сердобольно предложила «конфеточку на закусь», на что, покачиваясь изящным кавалером, дядечка-интеллигент мягко так «по-профессорски» ей ответствовал: «Вы знаете… Э-э-э… Если можно… М-м-м… Мне-е… Печеньице…».
Если бы только «имели счастие» видеть, как в лицах и образах такую «моно-антрепризу» показывает мой отец, вы навсегда забыли бы дорогу в театр – он казался бы вам с этого момента сборищем самодеятельных выскочек.
Или вот вам ещё – знаменитые папкины «бегунчики». Так окрестил он великовозрастных «алкалоидов» из их тогдашней компании, что тайно «разминались» отдельно, заранее до назначенной вечеринки, прямо перед ломившимся всяческим «коньячно-водочным» столом, сбежав от жён, коллег по «соцтруду» и деток, где-нибудь возле сараев. «Ну вот надо им, ну хоть бутылочку, да хренова портвейна, ну для головной боли, бегунчикам, ты понимаешь?» – весело припечатывал он этих вечных адептов подростковой сопливой романтики.
Иногда же милый мой папка бывает таким наивным, что мне его немного по-доброму жалко. Как-то, будучи ещё весьма мелким охламоном, я сиживал на коленях
