предоставил «главный искушенец» Серёга Ретивин для вот этого самого канонического уже «прослушивания». Я вдохновенно забренчал что-то там «прифанкованное из своего», а «отвязанный» чувак же крайне уверенно вкарабкался за установку и… Послышался не раз знакомый какофонический набор «полиритмичных» ударов – это «психоделическое чудо» совершенно не умело даже правильно держать палки и выдавало трели, которые сошли бы за внятную партию только, ну, я не знаю, в академическом авангарде.
Мне было жутко и стыдно, жутко, потому что дикий чел был в совершеннейшем «неадеквате», а стыдно перед весьма занятым Серёгой, который так нелепо потерял свое время, да ещё и вынужденно лицезрел все эти «дивы дивные». Однако тайному панку в Серёгиной душе это даже показалось забавным, он глумливо ухмыльнулся в своей фирменной манере и даже дал пару детских уроков этому доморощенному «Степному волку», чтобы тот хотя бы смог выдать самый прямой и примитивный бит. Пристыжённый парнишка присмирел, и на обратном пути было уже гораздо меньше небрежных упоминаний про «Edgar Broughton Band» и прочую экзотику 70-х. Бедный, он свято верил, что, как только непринужденно взгромоздиться за «шайки» и «влёгкую» застучит, то чарующие ритмы знойной Африкой так и запляшут по комнате. Не заплясали… Почему-то.
Вообще-то, именно знакомство с чрезвычайно талантливым Серёгой хоть как-то вывело меня из состояния беспомощности, появились новые «престранные» знакомые, но среди которых встречались и неплохие «исполнители на валторне». Хотя окружение и самого «очень непростого» Серёги – это та ещё банда извращенцев. И он с немалым удовольствием культивировал и поощрял и без того их весьма сильно сдвинутые мозги.
Там я и познакомился с небезызвестным вам уже и совершенно незабываемым Володькой Мигутиным или Дуней, как звали его мы, ежели признаться, за глаза. Так он ненадолго стал моим гитаристом. А ненадолго потому что, несмотря на превосходный слух и неплохие мелодические пассажики, он обладал феноменальным и даже уникальным качеством для музыканта – от репетиции к репетиции он играл всё хуже и хуже.
Любой, даже самый пропащий музыкант знает нехитрую формулу: «фигарь» фразу десять, двадцать, сто раз – будешь звучать лучше. Здесь это парадоксальным образом не срабатывало.
И вот в очередной раз, где-то после семьдесят седьмого дубля распадающееся Дунино треньканье совсем рассыпалось, он бессильно опустил руки и посмотрел на меня каким-то щенячьим взглядом, в котором было такое недоумение и тоска в стиле «ну как же так, я просто не понимаю, почему со мной это происходит…»…
От этой загадочной патологии я и сам снова испытал такую беспомощность и отчаяние, что интуитивно принял самонадеянное решение – или у меня будут только гордые «асы» или я остаюсь нудным бардом и позорно еду на Грушинский фестиваль.
И капризная удача не заставила себя ждать «целую мрачную вечность» – очень скоро у меня отчаянно шпарил
