себе сносно.
Тётушки, видимо, не очень вслушивались в злобненькие тексты, а музыка, состоящая из постбитловских мелодий, простой «роллинговской» гитары, плавающих, словно гибкое соло, басов Лёшки Вареника и прямолинейных, как речь военрука, барабанов, сделали-таки своё «духовное» дело.
Высокомерные местные «артисты» вынесли следующий великодушный вердикт: «Ну, для первого раза неплохо…». А грозные медицинские женщины были сражены нашим обаянием (другим взять пока мы не могли).
Кстати, высоченный и худющий Лёха действительно играл весьма занятно, партии баса он выстраивал нестандартно-мелодичные, будто бродящие по грифу. Когда он нелепо загремел в Чечню, я поддерживал его, как мог, панковскими своими письмами, и, словно верная одноклассница, в нетерпении ждал его возвращения. К тому времени у меня по волшебству появился на гитаре гениальный Руська, и при таком самобытном басисте мы могли, как я наивно тогда полагал, просто свернуть любые там Эвересты с Джомолунгмами. Лёха же отбывал страшный свой срок на совсем других горах…
Я, надо сказать, всегда находил такие уж самые невероятные и «остроумные» варианты составов, что никто и никогда не верил, будто это чудо случится, а я же верил всегда, и безумие моё срабатывало. Покорнейше извиняйте, что похвалил себя сам и, кстати, на этот раз совершенно напрасно…
Лёха вернулся, но это уже был совсем не он. Всё детское в нём умерло. И на моё неуместное предложение он ответил жестоко и сразу, не оставив мне даже крошечной «рок-надежды»: «Гош, для меня ничего этого больше нет, я живу, и буду жить совершенно другой жизнью». Как же всё это было грустно… Правда, спустя довольно много времени, я вновь повидался с ним на импровизированной встрече выпускников и заметил, что это нечто неуловимое-школьное всё же вернулось к нему, и это было удивительно и радостно.
А ещё (пожалуйста, можете мне не верить), но мы невероятным образом «ре́пались» в… Доме Офицеров! Вспомнить не могу, хотя и очень стараюсь, как же это мы, волосатые, попали да в такое-то заведение! Но ведь чудом чудесным случилось и это удивительное дело…
Мы рубились на самом последнем этаже в пыльной комнате, заваленной аппаратурой неведомого, и, видимо, стратегического назначения, с множеством гитар крайне низкого происхождения и допотопных клавиш с тембрами теперешних нойз-групп. И среди всего этого богатства и прочих излишеств не нашлось ни одной, пусть хоть и неандертальской «басухи». Бедный Лёха вынужден был исполнять партии баса на обычной гитаре, получалось диковато, но не без первобытной оригинальности.
Сейчас вот скажу без ложной скромности, так что-то надоела уже она, эта политкорректная самокритика – какой бы ни был «молодёжный» состав «Алкоголя», пусть и неумелый и не сыгранный, а странные песенки мои звучали всегда хорошо, ну вот звучат они, родимые, и всё тут!
Местные военные люди вызывали нас на ковёр, прослушивали очень серьёзно, обдумывали степень «неидеологичности»
