то же самое. Пока этот день не настал, но он не за горами. Я знаю только один способ избежать его прихода, но и он мне не очень-то симпатичен.
Сиделка подвозит меня к моей тарелке. Подливка на мясном хлебе уже застыла до корочки. Я ковыряюсь в тарелке вилкой. Подливка издевательски подрагивает. Я с отвращением поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Джозефом Макгинти.
Он, новичок, незваный гость, сидит напротив меня. Бывший судебный адвокат с квадратной челюстью, бугристым носом и большими вислыми ушами. Глядя на его уши, я вспоминаю Рози, хотя во всем остальном он ничуть на нее не похож. Она была чудесная, а он – ну, он бывший адвокат. Не понимаю, что общего сиделки нашли между адвокатом и ветеринаром, почему в первый вечер усадили его напротив меня, да так оно и повелось.
Он смотрит на меня в упор, двигая челюстями, словно корова, жующая жвачку. Невероятно. Он и правда это ест.
Старушки в блаженном неведении болтают друг с другом.
– Они пробудут здесь до воскресенья, – говорит Дорис. – Билли у них спросил.
– Да, два представления в субботу и еще одно в воскресенье. Рэндалл с девочками обещали меня завтра туда свести, – подхватывает Норма и оборачивается ко мне. – Якоб, а вы пойдете?
Я открываю рот, чтобы ответить, но тут снова встревает Дорис:
– А вы видели лошадок? Ей-богу, просто чудные. Когда я была маленькая, у нас тоже были лошади. Ах, как я любила на них кататься!
Она смотрит вдаль, и я моментально понимаю, что в молодости она была красавица.
– А помните передвижные цирки? – спрашивает Хейзл. – За несколько дней до их прибытия появлялись афиши – ими умудрялись обклеить весь город! Ни одной стены не пропускали!
– Помню, ей-же-ей! Как не помнить? – отвечает Норма. – Как-то раз афишу налепили прямо на наш сарай. Сказали отцу, что у них такой специальный клей, который сам растворится через два дня после представления, но, черт возьми, еще два месяца спустя афиша красовалась на том же месте! – Она хихикает и трясет головой. – Отец был вне себя от ярости!
– А через день-другой появлялись циркачи. Всегда ни свет ни заря.
– Отец обычно водил нас посмотреть, как разбивают шатры. Боже, вот это было зрелище! А потом – гулянья! И запах жареного арахиса…
– А воздушная кукуруза!
– А сахарные яблоки, а мороженое, а лимонад!
– А опилки! Как они забивались в нос!
– А я носил воду для слонов, – вставляет Макгинти.
Я роняю вилку и поднимаю взгляд от тарелки. Он вот-вот лопнет от самодовольства – так и ждет, что девочки начнут перед ним лебезить.
– Не носили, – говорю я.
Молчание.
– Что, простите, вы сказали? – спрашивает он.
– Вы не носили воду для слонов.
– Еще как носил.
– Нет, не носили.
– Вы
