Чарльстон, последним, когда местному обществу эта тема успевала надоесть. Если Джон повторял чью-нибудь остроту, то неизбежно сбивался. Матери в Чарльстоне считали Джона Хейнза неплохой партией, но дочери подсмеивались над ним, прикрываясь веером. Однако Джон Хейнз уже дважды был секундантом на дуэлях. Если долг стучался к нему в дверь, Джон всегда был наготове.
Дамба Броутонской плантации представляла собой широкую земляную насыпь, отделяющую рисовые поля от реки. Экипаж немного покачнулся, свернув с дамбы в поля.
Никогда еще Джон Хейнз не чувствовал себя столь беспомощным. Это дело – это безобразное, смертельно опасное дело – все равно свершится, что бы он ни пытался предпринять. Честь должна быть удовлетворена. И теперь не Геркулес сидел на козлах – поводья держали костлявые руки Чести. В шкатулке из красного дерева лежали не пистолеты Хаппольда сорокового калибра, а сама Честь, готовая плюнуть в лицо. Пошлый мотивчик крутился в голове Джона: «Я полюбил бы тебя, Сесилия, не люби я честь больше»… Какая глупость! Шэд Уотлинг считался лучшим стрелком в Низинах.
Они свернули на заросшую кустарником аллею, по которой так редко проезжали, что испанский мох задевал крышу экипажа. Геркулес иногда приподнимал спускающиеся низко ветки, чтобы экипаж мог проехать.
И тут вдруг Джон припомнил историю про Шэда Уотлингаи козодоя.
– Ах, – Ретт втянул в себя воздух, – чувствуешь? Запах болота – рогоз, мирт, морская астра, болотный газ, грязь… Мальчишкой я здесь пропадал целыми днями, точно индеец. – Улыбка на лице Ретта исчезла при этом воспоминании. – Позволь попросить об одной услуге. Ты знаком с Тунисом Бонно?
– Свободным цветным рыбаком?
– Увидишь его – спроси, помнит ли он тот день, когда мы ходили до Бофора. И попроси помолиться о моей душе.
– Свободного цветного?
– Мы вместе выросли здесь на реке.
Неясный свет начал просачиваться в окно экипажа. Ретт выглянул наружу.
– Вот и приехали.
Джон откинул крышку карманных часов.
– Солнце встанет через двадцать минут.
Место для дуэли было лугом в три акра, окаймленным мрачными кипарисами и дубами, с которых свисали бороды мха. Луг тонул в тумане, откуда доносились хриплые крики пастуха, скликающего коров: «Суу-и! Су-кау! Су-кау!»
Ретт вышел из экипажа, потирая от холода руки.
– Итак, мой конечный пункт назначения. В детстве я, конечно, мечтал о славе, но не о такой.
Коровы мычали где-то в тумане.
– Мы ведь не хотим подстрелить корову, верно? – Ретт потянулся. – Отец был бы вне себя, подстрели мы одну из его коров.
– Ретт…
Ретт положил руку на плечо Джона Хейнза.
– Ты мне нужен, Джон, и я верю, что ты все сделаешь правильно. Но, пожалуйста, избавь меня от своих в высшей степени разумных советов.
Джон замолчал,
