Брежневу была неприятна эта «возня» Сахарова, создателя и отца термоядерной бомбы! – А тут еще взрывы в Москве, в метро, с людскими потерями[17]! И совсем уж внаглую рвануло около КГБ, у их приемной!» – Он недовольно мотнул головой и приказал себе отбросить все эти ненужные эмоции, которые мешали главному. Надо практически решать, что делать с новыми предложениями могущественного противника.
Сразу же после прочтения письма у него засветилась отстраненная, как бы боковая мысль, которую он никак не мог как-то сразу постигнуть. Ему надо было еще кое-что вспомнить, что-то очень важное, которое позволило бы этой мысли или идеи развернуться во всей плоскости. Продолжая перебирать и искать в памяти фрагмент воспоминания по этой зацепке, он как будто издалека, приближаясь к главному, подумал: «Мы придавим американцев со стороны нашей науки. Только иначе! Не письмами и завываниями, а нашим военным изделием! Сделаем подсечку!» Генсек уже оправился от первого потрясения, и теперь голова работала, как всегда точно и выверенно, мысли выстраивались в жестком, но единственно правильном направлении. Он внезапно воочию увидел то, что было в его воспоминаниях, которое во взаимодействии с той самой затаенной мыслью пришло в движение и определилось в готовом решении. Теперь он знал, как надо действовать.
Прошло два часа, прежде чем генсек закончил работать над письмом, так и не вызвав, не задав ни единого вопроса советникам и помощникам, которые в нервном напряжении сидели через несколько дверей по коридору в совещательной комнате. Только потом, еще через час, разрешил войти Константину Устиновичу Черненко, который нюхом старого, опытного аппаратчика уловил тревожную ситуацию и, как давний друг генсека, понял, что тот уже решил, как управиться с этой политической катастрофой.
– Здравствуй, Леня! – с порога зачастил Черненко, подходя к столу и пристально всматриваясь. – Это письмо просто недоразумение! Ты же понимаешь, голова закружилась от победы на выборах! Захотел выставить себя президентом нового пути! Вот и накатал такое письмо!
– Костя, ну что ты, в самом деле, что ты несешь, какой – сгоряча? Сам знаешь, как долго и планомерно он подводил меня к тому, что никсоновским и фордовским договоренностям с нами – конец, не будет он отвечать за владивостокские дела! – грустно и разочарованно отозвался генсек. – Этот баптист похерил все, что я сделал за эти годы! Ты же знаешь!
Мало того что все проходило через Секретариат ЦК КПСС, тем более переписка с главным противником, которая была на первом плане, но еще больше было в личном плане общения двух людей, которые полностью доверяли друг другу.
– Леонид Ильич, ну, это пока еще только письмо! Это еще ничего не значит! – нервно и неуверенно, уже взвинченный состоянием генсека, начал проговаривать Черненко, присев на стул.
– Это уже его позиция! Позиция страны! Письменная. Документ! – мрачно и тяжело отрезал Леонид Ильич, потом, помолчав, тихо, словно констатируя самое
8 января 1977 года в Москве была осуществлена серия террористических актов. Первая бомба взорвалась в 17:33 в вагоне Московского метро на перегоне между станциями «Измайловская» и «Первомайская». Второй взрыв прогремел в 18:05 в торговом зале продуктового магазина № 15 на улице Дзержинского (ныне Большая Лубянка), неподалеку от зданий КГБ СССР. Третья бомба взорвалась в 18:10 у продовольственного магазина № 5 на улице 25 Октября (ныне Никольская). В результате погибли 7 человек (все – при первом взрыве в метро), 37 были ранены.
