принялись черпать из котелка варево. Еда казалась до того вкусной, что ее не с чем было и сравнить. Вскоре Акимову стало жарко. Он сдвинул шапку на затылок, расстегнул полушубок.
– Такой, паря, огонь, – кивнул старик на сушины, объятые пламенем, – прозывается тунгусским. Тунгусы – люди лесные. И лето и зиму живут в урманах. Многому у них наши русские охотники научились.
– А хватит нам, Федот Федотыч, этих дров до утра? – спросил Акимов.
– До вечера будут гореть! Самый жар, Гаврюха, впереди. Вот когда от дерева угли начнут отваливаться, тут уж такое тепло пойдет, что никакой мороз не остановит. Мороз силен, ну и огонь молодец!
Управившись с варевом, они принялись пить чай. Несмотря на вечерний час и сумрак, который окутывал тайгу, Федот Федотович где-то в пихтовых зарослях нашел смородиновый куст и, отломив один прутик, измельчил его на короткие кусочки и бросил в чайник. Приправа к чаю оказалась восхитительной. Акимов отхлебнул из кружки глоток и придержал его во рту, испытывая от особого вкуса чая редкостное наслаждение.
– Летом, Федот Федотыч, пахнет, – прищелкнул языком Акимов.
– Ага, учуял! – засмеялся старик.
Они не спеша допили чай из кружек, потом Федот Федотович начерпал снегу в котелок, сложил в него ложки и кружки и снова повесил на огонь.
– Пусть помоется посуда.
Не сказав больше ни одного слова, он вышел за пределы огненного круга и вдруг, напрягая голос, закричал:
– Здорово, Врун!
Акимов курил, сбрасывая пепел цигарки в снег. Услышав голос Федота Федотовича, он встал. Эхо почему-то долго не откликалось. Акимову даже показалось, что оно уже не отзовется. Но вот прошло еще несколько мгновений, и над тайгой понеслось: «О-о-ро-воо уун!»
– Здорово, Врун! Федот пришел! – крикнул снова старик, как только эхо смолкло. Повторилось прежнее: тишина, почти минутное безмолвие и раскаты, сильные и протяжные раскаты эха:
– О-оо-ро-воо… е-е-до-оо-т.
– А ты слышишь, Гаврюха, Врун-то здоровается со мной. «Здорово, кричит, Федот!» Помнит, слышь, старого знакомого, – усмехнулся Федот Федотович, но Акимов в этом ничего удивительного не нашел, так как слова «здорово» и «Федот» были самыми протяжными.
– Пусть он, твой Врун, Федот Федотыч, со мной поздоровается, – сказал Акимов.
– Сейчас попрошу, – отозвался старик и, отойдя подальше от огня, за пихтовую чащу, крикнул:
– Эй, Врун! Гаврюха пришел! Поздоровайся с ним! Скажи ему: «Здорово, Гаврюха».
Эхо долго не откликалось, потом откликнулось, покатилось по тайге и замолкло, но замолкло не насовсем, а, чуть пригаснув, загрохотало сильнее прежнего.
– Откликается он, Гаврюха! Слышишь? – сказал Федот Федотович, и в тоне его голоса сквозило удовлетворение: не зря, мол, привел тебя к Пихтовому логу.
Надо было обладать, конечно, большим воображением,
