считать лишь частицей средневекового фольклора, развивающейся в той или иной взаимосвязи с иными подобными текстами. Даже митрополит Макарий (Булгаков) считал «банный» эпизод «небольшой странностью» предания, его «необходимым наростом и прикрасой», включение которых в рассказ об апостоле Андрее относится уже к древнерусской эпохе.[105] Но если мы предположим, хотя бы в качестве рабочей гипотезы, что «банный» эпизод все же отражает историческую реальность?
Сомнения в ироничной интонации «банного» эпизода уже звучали в литературе.[106] По справедливому замечанию М. Ф. Мурьянова, «честь апостольского посещения не идет ни в какое сравнение с мнимым уколом новгородскому самолюбию».[107] Непредвзятый взгляд на текст летописи позволяет говорить об удивлении апостола, о его непонимании такого «мовенья» – непонимании вполне уместного для уроженца Вифсаиды – но никак не об иронии. Отмеченные различные варианты концовки рассказа святого Андрея о банях («и то творять мовенье собе, а не мученье» – «и тако творять не мытву собе, но мучение») по существу свидетельствуют об одном и том же обстоятельстве – об испытанном апостолом затруднении восприятия увиденного в качестве гигиенической процедуры.
«Банный» эпизод, по мнению Н. К. Никольского, «производит впечатление, что единственным результатом апостольского пребывания у новгородских словен было наблюдение туриста о странностях их банных обычаев, хотя в средневековой историографии апостолам вменялось обыкновенно в обязанность путешествовать исключительно для того, чтобы учить или творить чудеса, а не с тем, чтобы доставлять в Рим этнографические сведения».[108] Однако, подобный сарказм вряд ли можно признать уместным: «Апостол Андрей был таким же человеком, как и всякий из нас; он являлся в Рим, как путешественник, и свидевшись с Римскими христианами, по обычаю путешественника, не мог не рассказывать виденных им в разных странах, существующих обычаев, и особенно то, что возбудило удивление его, и казалось выходящим из порядка вещей».[109]
Думается, вряд ли стоит искать ту или иную связь летописного «банного» эпизода с сообщением Дионисия Фабрициуса. Ведь непонимание прибывшим в окрестности Тарту папским легатом (итальянцем!) особенностей местного быта и само по себе является вполне возможным фактом, не имеющим никакого отношения к рассказу о банях св. Андрея. Уроженцы Средиземноморья и сопредельных регионов издавна не могли понять подобные обычаи обитателей Восточной Европы. Еще в V в. до Р. Х. Геродот (История, IV, 73–75) приводил следующие сведения о скифах: «Поставив три жерди, наклоненные одна к другой, они натягивают вокруг них шерстяные покрывала. Сдвинув покрывала как можно плотнее, они кидают в чан, поставленный в середине жердей и покрывал, раскаленные докрасна камни… Скифы, взяв зерна… конопли, подлезают под покрывала и затем бросают зерна на раскаленные [на огне] камни. Насыпанное зерно курится и выделяет столько пара, что никакая эллинская парильня не сможет это превзойти. Скифы же, наслаждаясь парильней, вопят.
