степь, – ответил я. – Вернее, там дальше снова лес, но хоть какой-то простор.
Багровый шар медленно проседал за темнеющий край земли. Небо налилось кумачом. Черные тучи остановились, края их зловеще алеют. Я вертел головой, в голой степи сразу становлюсь клаустрофобом навыворот.
Гендельсон, хромая и раскачиваясь при каждом шаге, доковылял до края леса. Дышал он с хрипами, на губах пузырится такая же кровавая пена. Налитыми кровью глазами окинул взором гигантскую поляну, проплешину среди необозримого леса.
– Чем здесь лучше?
– Обзор, – ответил я. – Никто не подберется, прячась за деревьями. Я там надрожался, в лесу.
Он нашел в себе силы вельможно фыркнуть, ведь урожденные даже воробьев не боятся, указал на чернеющую неподалеку высокую груду камней:
– Тогда вон там? Все-таки защита от ветра.
– Да, – сказал я. – Не люблю, когда задувает сзади.
– Почему сзади?
– Да и спереди не люблю, – добавил я. – Особенно когда присаживаюсь…
Глыбы камней оказались руинами некогда крупной каменной башни. Уцелело массивное основание из тяжелых глыб, примерно в три моих роста, сбоку угадываются остатки ступеней. Судя по камням, что усеивают окрестности на добрую сотню шагов в диаметре, башня была немаленькая.
Гендельсон с кряхтеньем снял шлем, но панцирь то ли не умеет снимать сам, то ли барон устал так, что руки уже не двигаются. Сидел на камне, тупо смотрел, как собираю хворост, луплю привычно камнем о камень.
Костер разгорался, как всегда, медленно, нехотя. Пытался снова юркнуть в щепки и затаиться там, я раздувал, терпеливо подкладывал сухие полоски тончайшей бересты. Можно бы, конечно, заставить Гендельсона хоть что-то делать, но я себя поймал на привычном брюзжании человека моего времени: а что, мне больше всего надо… а что, он сидит, а я корячусь… и прочих даже не подленьких, а просто меленьких мыслишках, недостойных мужчины. Из-за этого русские специалисты просто не могут работать в команде, но я сейчас в команде, я сильнее, а это значит, что я… я сильнее!
Мы разложили на камнях остатки оленины, поджарили еще разок. Я тосковал по чили, аджике, перцу, хотя бы майонезу, но барон пожирал мясо, как волк, хрипел, давился, глотал, почти не пережевывая. Я сумел заставить себя съесть один ломтик, да и с того брезгливо соскреб ножом пригоревшее, что составило почти треть всего мяса.
Барон наблюдал за мной с презрительным недоумением.
– Ваши манеры, сэр Ричард, – проговорил он, – весьма странноваты. Вы держитесь, как избалованное дитя… Вы были младшим ребенком в семье?
– Почему младшим?
– Младших обычно балуют, – заметил он. – А рыцарь в походе должен есть все.
Младших, подумал я зло. При системе айн киндер не бывает ни старших, ни младших, а только единственные.
– То-то у вас харя, – ответил я саркастически. – Это в походах такую отъели?.. В трудных сражениях, в переходах через горные перевалы… в разгар зимы?
Он
