великого леса Квинолт. Мейн-стрит – главная улица Мистика – состояла всего из шести кварталов. Энни не нужно было проезжать всю улицу до конца, чтобы вспомнить, что на пересечении с Элм-стрит неровный асфальт уступал место гравийной дороге с непросыхающими лужами.
Центр города имел вид неухоженного, забытого всеми старика. Единственный светофор направлял несуществующий транспорт мимо сгрудившихся в ряд магазинов с кирпичными и деревянными фасадами. Пятнадцать лет назад Мистик переживал бум, привлекая людей рыбной ловлей и заготовкой леса, но в прошедшие годы бум пошел на спад, и торговцы устремились в более привлекательные места, оставив после себя несколько пустых зданий магазинов. Неподалеку были припаркованы к тротуару ржавые грузовики, на улицах кое-где мелькали редкие прохожие в линялых комбинезонах и теплых куртках.
Оставшиеся магазины имели непритязательные, а подчас и нелепые названия: магазин тканей «Игла», пончиковая «Дырявый Моисей», магазин детской одежды «Детский уголок», боулинг «Дрожки Дуэйна», «Империя Евы. Платья», итальянский ресторан «У Витторио». В каждом окне красовался плакат с текстом: «Это предприятие поддерживается лесозаготовками» – возмущенное напоминание политикам, живущим в домах с колоннами где-то в далеких городах, о том, что лесозаготовки – основа существования этого района.
Это был маленький истощенный городок лесорубов, но Энни, глаза которой привыкли к стеклу, стали и бетону, он казался чудесным. Небо сейчас было серым, но она помнила, каким оно может быть без одеяла облаков. Здесь, в Мистике, небо выплывало из рук Бога и разворачивалось насколько хватало взгляда. Это была величественная земля впечатляющих пейзажей и воздуха, пахнущего сосновой хвоей, туманом и дождем.
Совсем не похожая на Южную Калифорнию.
Эта неожиданная мысль болезненно напомнила Энни, что она – тридцатидевятилетняя женщина, стоящая на пороге нежеланного развода, – едет домой потому, что ей больше некуда направиться. Она старалась не думать ни о Блейке, ни о Натали, ни о большом пустом доме, нависающем над пляжем. Вместо этого она вспомнила то, от чего ей было не жаль уехать: жару, от которой у нее болела голова, страх заболеть раком, который, как ей казалось, коварно прятался в невидимых лучах солнца, смог, который раздражал глаза и обжигал горло. Она думала о днях «плохого воздуха», когда не следовало выходить на улицу, о грязевых оползнях и пожарах, способных всего за один день поглотить целый жилой район.
Здесь же были ее корни, они распространялись далеко вширь и уходили глубоко в землю. Почти семьдесят лет назад сюда приехал ее дед, немец с внушительной челюстью, со вкусом к свободе и готовностью поработать пилой. Он построил свою жизнь, работая на этой земле, и тому же обучил своего единственного сына, Хэнка. В двух поколениях Борнов Энни была первой, кто покинул эти места, и первой, получившей образование в колледже.
Энни выехала из города по Элм-стрит. По
