style="font-size:15px;"> – Уж вы уходите?.. Ну, хорошо! Так, стало быть, до свидания!
– Кого это ты видел, Митроша? С кем ты сейчас разговаривал?
– С П., Гавриилом Михайловичем!
– Да ведь он умер, Митроша! Что ты, что ты, деточка, Господь с тобою!
– Нет, мамаша, он жив: он был сейчас у меня и говорил со мною.
– Что же он говорил тебе?
Но что говорил Митроше старый его друг и наставник, осталось навсегда тайной того мира: больной закашлялся, с ним вновь начался приступ страшной одышки; и с этого часа наступил последний натиск болезни, от которого он едва приходил в сознание, и то на короткие промежутки между припадками тяжелых страданий. Смерть властно вступала в свои права.
Часа за два или за три до кончины больной пришел в себя. Дыхание стало легче, сознание в полной ясности: как будто грозный призрак смерти отступил пред чьей-то великой властью.
– Прощайте, родные! – сказал он. – До свидания там, где больше не будет разлуки!
– Митроша, неужели же ты умираешь? – застонала мать.
– Да, мама, умираю!.. Смотри, смотри, кто пришел!.. Святый Архистратиже Михаиле!.. Господи, приими душу мою в мире!
Так умер Митроша-затворник, сын губернского протоиерея.
Говорят, да и самому мне приходилось видеть: смерть, накладывая печать тления, обезображивает человека. Какая смерть! Какого человека!..
Митроша в гробу лежал как живой. И как же он был прекрасен, этот тщедушный, некрасивый человек! Глаз не хотелось оторвать от этого лица, одухотворенного молчаливой, торжественной, созерцающей радостью полного совершенного покоя и удовлетворения. Не смерть, а жизнь, жизнь вечная, небесная, высшая, уму непостижимая, но сердцу внятная, жизнь сияла на бледном, прекрасном лике праведника. Красотой чистой, непорочной девственности светилось это дивное, незабвенное для меня лицо: Митроша умер девственником – это для меня было вне сомнения. Три дня стояло его тело в теплой комнате, и тление его не коснулось. На второй день его смерти я читал у его изголовья Псалтирь, с полчаса читал и не ощутил ни малейшего запаха.
Так и скрыла могила «затворника-Митрошу» до всеобщего воскресения…
III
Кончина кающегося грешника
Как душе, совлекшейся своей земной оболочкой, нет границ ни во времени, ни в пространстве, так нет их и для мысли: из пределов родного края, где я провел свое детство и юность свою, исполненную сладких мечтаний, где холод рассудочного опыта разбил в черепки и прахом развеял хрупкий сосуд грез детства, юношеского задора, энергии молодости, летит она оттуда, неудержимая, в иные края, под иное небо – из степей юга к лесам и озерам хмурого севера. Если не скучно, последуй и ты за нею, мой дорогой читатель!..
На твоих глазах поднялись и улетели к «третьему небу» два праведника, две чистые христианские души, из которых одна волею Божиею познала свое место на земле, свое земное назначение и отошла к своему Господу, совершив
