подворотню, пропахшую плесенью и кошками, он негромко произнес:
– Как Данте за Вергилием.
– Что? – оглянулась Александра. В темноте невозможно было различить лица идущего следом мужчины.
– Иду за вами, как Данте за Вергилием в «Божественной комедии», – пояснил Маневич, выходя вслед за художницей на свет. Во дворе, куда они попали, горел фонарь.
– Ну, я веду вас вовсе не по кругам ада, – улыбнулась Александра. Коллекционер оставался серьезным.
Они дворами вышли в переулок, где жила Александра, прямо к дому Юлии Петровны. Маневич ошеломленно оглядывался, словно безуспешно пытался узнать место.
– Еще раз во двор, и мы у меня, – сообщила Александра.
– А отлично вы устроились, – признал коллекционер, следуя за ней в подворотню. – Этот район мне всегда нравился. Случайных людей немного… Здесь по ночам тихо, наверное?
– Очень тихо! – подтвердила художница. – Если кошка бежит по улице, слышно, как топочет.
– Чудесно… Чудесно… – бормотал ей в спину коллекционер. – Я не переношу шума…
Они поднялись по черной лестнице, и Александра отперла дверь. Маневич восхитился, переступая порог:
– Как, вы во всем подъезде, на всей лестнице одна?!
– Совершенно одна, – Александра включила свет и заперла дверь. – Одна дверь на оба этажа. Мне это очень нравится. Все равно что собственный особняк в центре.
– Но это гениально придумано… – Остановившись посреди обширной запущенной кухни, Маневич оглядывался с восхищением, словно попал во дворец. Казалось, он не замечал ни облупившихся стен, ни трухлявых оконных рам, ни старой мебели.
– Могу угостить вас кофе, если желаете, – предложила Александра.
– Очень желаю, – Маневич присел к столу, наблюдая за тем, как она хлопочет, открывая шкафчик, зажигая газ, отыскивая чашки. – На этих фуршетах ничего в рот не лезет, еда вредная. Сплошные консерванты и соль. Вы следите за своим здоровьем?
Удивленная вопросом, Александра искренне рассмеялась:
– Боюсь, нет! Но на здоровье не жалуюсь…
– Это пока вы молоды, – возразил Маневич. – Подождите, однажды над этим придется задуматься. Я вот после инфаркта разом от всего отказался – от алкоголя, от вредной пищи… Вот кофе никак отменить не могу. Это моя слабость.
Александра поставила перед ним чашку, предложила сахар, молоко. Маневич отрицательно качал головой, глядя в пространство. Казалось, он вдруг перестал замечать художницу. Его взгляд принял отсутствующее выражение, как у глубоко задумавшегося человека. Художница уселась чуть поодаль от стола, поставив свою чашку на полку старого буфета с резными дверцами. Буфет из грушевого дерева волне сгодился бы на продажу, если бы не огромная трещина, змеившаяся по всему фасаду. Юлия Петровна уже несколько раз рассказывала историю, как к ее покойному мужу забрел друг, также художник, только что
