добывать, растапливая снег, однако в монастыри частенько идут наиболее умные и предприимчивые и создают хозяйства, на сотни лет опережающие свою эпоху, в чем я убедился и на этот раз, проходя мимо мастерских, складов, и в конце концов спустился по широким выдолбленным в толще камня лестницам в пещеры под Храмом.
Похоже, монахи давненько обнаружили, что там внизу текут не только ручьи с чистейшей водой, но и реки, в которых водится удивительно вкусная и нежная, совершенно безглазая рыба.
Один из монахов могучего сложения приволок мокрую сеть и со вздохом облегчения свалил ее в угол. Постоял, опираясь на толстый длинный шест, к которому прикреплена сеть, а когда поднял голову, я узнал брата Жака.
– Слава Всевышнему! – воскликнул я. – Хорошо, что встретил тебя, брат Жак, ибо ты понравился мне!
Он оглянулся, на лице появилась широкая ухмылка.
– Что, поработать восхотелось?
– Да, – сказал я с восторгом. – Еще как!.. Очень!.. Правда, не сейчас и не здесь, а так даже как-то сам себе не верю, такой энтузиазм, такой энтузиазм!
Он улыбнулся еще шире.
– В это верю. Что, в самом деле нравится здесь?
– Да, – ответил я и, понизив голос, поинтересовался: – Что с братом Целлестрином?
Он помолчал, подумал, посмотрел исподлобья.
– А что не так?
– Да все так, – ответил я, – даже слишком. От него прет свет во все стороны, как от тебя запахом вина. Засовы перед ним отодвигаются, двери распахиваются, чуть ли не осанну поют… Он что, святой?
Он снова подумал, сдвинул глыбами плеч.
– Не знаю. Мне самому казалось, что святыми могут становиться только мудрые старцы.
– Ну да, а он вроде бы не старец…
– Точно, – подтвердил он. – Я помню, когда он пришел. Совсем сопляк еще… Но он так неистово истязал свою плоть, так страстно жаждал просветления и очищения… этой, как ее… ага, души, что… ну вот это и ага.
– Значит, – спросил я с замиранием сердца, – все-таки святой?
– Ну, – сказал он в затруднении, – типа да.
– Настоящий?
– А этого никто не знает, – ответил он. – Еще больных излечивает одним прикосновением, любые тревоги может отогнать, стоит заговорить участливо… а он очень добрый, перед всеми душу распахивает, всем готов помочь так, что хоть бей его…
– А как, – спросил я, – он всего этого добился?
Он поскреб в затылке, лицо стало задумчивым.
– Долго и трудно, – сказал он нехотя, – боролся со злом в себе.
– Разве он один? – спросил я.
Он криво улыбнулся.
– Точно подмечено! Все мы боремся, изгоняя из себя соблазны, похоть, нечистые желания, но у всех по-разному, понимаешь?
– Еще как, – согласился я. – Я вот тоже борюсь, но недолго.
– Побеждаешь?
– Нет, –
