говоря, Рэй, – и я рассказываю тебе об этом только потому, что ты из наших, – сегодня мне приснился сон…
Меня вдруг охватывает подозрение, что кто-то пытается выдавить меня из бизнеса или, по крайней мере, выставить всеобщим посмешищем.
– Во сне она была мертвой. Она пришла ко мне и сказала, что Иво с Тене ее прикончили. Вообще-то, сны, даккеринг[9] и прочее в том же духе не по моей части. Я во всем этом не силен. Но это было что-то другое. Я это знаю.
Я раздраженно опускаю взгляд в свой блокнот. Более безнадежное дело и представить себе сложно. С другой стороны, оно обещает кучу нудной, зато прибыльной работы. В наши дни не приходится быть слишком привередливым.
Леон сверлит меня глазами:
– Я знаю, что у тебя на уме. Ты думаешь, старик совсем спятил – сны ему снятся. Да, времени прошло немало, я понимаю. Но моей дочери здесь нет. И никто не знает, где она и есть ли вообще где-нибудь. Так что же с ней случилось?
Звонит телефон, я вздрагиваю от неожиданности. Должно быть, Андреа забыла включить автоответчик. Я приподнимаю трубку и опускаю обратно. Обидно будет, если это еще один потенциальный клиент. Хотя, скорее всего, это по поводу арендной платы.
– Вы знаете, как связаться с Янко?
– Они ничего тебе не скажут. Будут твердить, что она сбежала семь лет назад или шесть с каким-то парнем.
– Начинать, так или иначе, придется там, где ее видели в последний раз. А потом копать вперед.
– У них всегда водились деньжата, у этих Янко. Тене любил переезжать с места на место. Он, знаешь, из тех, кто чтит традиции, упертый.
– А в последний раз вы когда их видели?
Стул под Леоном скрипит.
– Да, пожалуй, с тех самых пор больше и не видел. Да.
– Со… свадьбы?
Он молча кивает:
– Рэй… мистер Лавелл… вы не хуже моего понимаете, что, если бы я пошел с этим в полицию, мне просто рассмеялись бы в лицо. Подумали бы – полоумный старик-цыган, психушка по нему плачет. Кому какое дело до его паршивой дочери? Цыганкой больше, цыганкой меньше – вот как бы они подумали.
Тугой сверток купюр, оттопыривающий его карман, привлекает меня, и Леон перехватывает мой взгляд. Что ж, хотя бы деньги выглядят невыдуманными.
– Вы же можете проверить всю официальную информацию? – спрашивает он. – Ну, через компьютер, сами знаете.
Леон сияет, понимая, что заполучил меня, несмотря на всю мою решимость не сдаваться. На «Амстрад»[10] у меня на столе он смотрит с такой уверенностью, как будто это хрустальный шар, как будто я могу включить его и увидеть все, что захочу. И я соглашаюсь заглянуть в него. Но сначала дежурно предупреждаю, что розыск пропавших людей – дело долгое, дорогое и зачастую неблагодарное. Леон в ответ напоминает мне о Джорджии Миллингтон. Значит, газеты он все-таки читает. Или кто-то другой читает их ему. Перед тем как уйти, он вытаскивает из кармана сверток десятифунтовых банкнот и оставляет его на моем столе, где они медленно разворачиваются, словно существо, пробуждающееся
