она мне нравится, но провести себя не дам. Сигизмунд обнял ее за плечи, что покорно смялись под его ладонью, теплые, пухлые и нежные, сказал неприятным голосом:
– Это сэр Ричард, паладин…
Она дернулась так, что его рука соскользнула ей на спину, где-то там затормозила на нижней, сильно оттопыренной части.
– Па… паладин?
– Да, – подтвердил я почти с сочувствием. – Паладин… А это значит, что вижу такой, какая на самом деле.
Она охнула, с непостижимой скоростью подхватилась, в глазах был страх. Застыла на мгновение, на лице обреченность, я сделал ей знак, чтобы убиралась. Еще не веря в спасение, она поспешно метнулась в темноту, топот босых ног вроде бы сменился сухим стуком копыт, несущих легкое тело.
Судя по бледному лицу Сигизмунда, он тоже что-то уловил, в глазах отчаяние.
– Сэр Ричард, – прошептал он белыми губами, – а… какая она?
– Не знаю, – ответил я.
– Но вы сказали…
Я ответил с великой неохотой:
– Мало ли что говорим женщине!.. Особенно когда хотим уязвить! Но я не стал бы, даже если бы мог… Расставаясь с ними, мы все же храним в памяти лучшие минуты?.. Пусть останется такой… какой видели. Какой сама хотела казаться.
Последний оранжевый язычок поплясал на рубиновом угле, порыскал, отыскивая еще хоть крошку древесины, вздохнул и втянулся вовнутрь в терпеливом ожидании сладостного мига, когда я брошу еще сухую ветку сверху. А лучше – две. А помечтать можно, что могучие руки человека поднимут всю охапку и швырнут на россыпь багровых углей, внутри которых ждет своего часа жар.
Звездное небо все так же бесстрастно смотрело на темную землю и наш крохотный багровый огонек. Сигизмунд сидел в горестном оцепенении. Я хотел сказать, что печалиться не стоит, все женщины такие, надо видеть их в том облике, в каком сами подают нам себя, ну разве что вот так в путешествии через опасные края надо принимать меры предосторожности, но дома должны делать вид, что не замечаем, и в самом деле стараться не замечать, а видеть их только такими, какими нам стараются казаться. А тот, кто видит женщин в их настоящем облике, теряет многое. Очень многое. Может быть, даже всю красоту и все желание вообще жить.
– Ну и дурак же я, – прошептал он тихо.
Я хмыкнул:
– Довольно просто сказать: «Ну и дурак же я!», но как трудно заставить себя поверить в то, что это действительно так… Ничего страшного, я сам обожаю женщин, у которых ноги недалеко от головы. Настолько недалеко, чтобы прямо задница с ушами, это уже идеальная женщина… Однако не стоит попадаться в лапы даже идеальной.
Он спросил хмуро, с упреком:
– Вы так о женщинах… нехорошо, сэр Ричард! Неужели у вас нет дамы сердца?
Сердце мое упало, я ответил сдержанно:
– Уже нет.
– Почему? Она вас не любит? Но это еще не причина. Неразделенная любовь возвышеннее.
– Она любит, – ответил я коротко.
Он посмотрел удивленно,
