к двери – к висящей на одной дохлой петле двери, которую мы же сами накануне высадили, – и приникаю к глазку. Черно. Вспоминаю: мы его заклеили снаружи. Прекрасно.
– Что происходит? – спрашивает у меня Аннели.
– Спокойно, – говорю я себе.
Мерзким старческим голосом дребезжит дверной звонок – звук до того неуместный в новом мире, что я не сразу понимаю даже, что он имеет отношение к этому моменту, к этой квартире, что он раздается сейчас и здесь, а не пятьсот лет назад в мелькающем на фоне нашей драмы историческом кино.
– Молчите, – предупреждаю я Аннели.
Но сразу вслед за звонком на дверь обрушиваются чьи-то кулаки. Стучат так, что я уверен: сейчас она рухнет внутрь; а у меня ничего не готово.
– Аннели!
– Кто это? – кричит Аннели.
– Откройте, Аннели! – За дверью переходят на громкий шепот. – Мы свои. Из партии.
– Из какой еще партии? – Она распрямляется, складывает руки на груди.
– Из п’ртии! Х’сус нас п’слал… За т’бой… – глотая гласные, вступает другой голос – не того ли упыря с переплатанным лицом, который хотел мне п’мочь в лифте? Точно – его.
– Не открывайте… Не вздумайте! – Я хватаю ее за руку.
Аннели высвобождается, вывинчивается – теряет равновесие и чуть не падает.
– Какой еще Хесус?! – нетвердо выговаривает она.
Неужели Рокамора действительно никогда не говорил ей о том, чем занимается? Притворялся обычным человеком? Скрывать такое от женщины, с которой живешь… Браво.
– Не слушай их. Это убийцы, – говорю я ей. – Головорезы.
– Хесус! Твой парень! – настаивают за дверью.
– Не знаю никакого Хесуса!
– Аннели! Мы должны вытащить тебя отсюда, пока тебя не убрали! – шипят в коридоре.
Вовремя я.
Мне вдруг хочется думать, что Шрейер действительно настолько хитроумен, как я полагаю, и что кто-то подстраховывает меня в этом моем деле, что меня не оставят один на один с боевиками Партии Жизни. Эти типы в лифте выглядели как наемные убийцы, и под плащами у них, готов биться об заклад, не кружевное белье. Мы не в кино, и я со своим скромным инструментом против троих вооруженных террористов не выстою. Убрать девчонку прямо сейчас, пока внутрь не ворвались ее спасители?
– Послушай! – Я беру Аннели за плечи. – Я не из социальной службы. Это я должен тебя вытащить отсюда, я, а не они, понимаешь? По просьбе Вольфа.
– Вольфа? – Она старается сфокусироваться на мне, на том, что я ей говорю.
– Вольфганга. Цвибеля. Я его друг.
– Вольф? Он живой? Он живой?! – Она вспыхивает.
– Живой. И он попросил меня…
– Где он? Почему не звонит?!
– Прячется, – тороплюсь я. – Вчера тут были Бессмертные, так? Вольф сбежал, а тебя оставил…
Аннели щурится и кивает.
– Ты же не думала, что он тебя
