заново набраться сил.
– Я принесу мороженое из орехового масла с шоколадом. Это его любимое. У них нет этого в больнице, а?
– Нет, ничего такого.
– Передай папе, что я принесу ему.
– Хорошо.
– Я хочу сам купить. У меня есть деньги, я сэкономил карманные.
– Ты хороший мальчик, Тоби. Ты знаешь это?
Его голос стал тише и стеснительней:
– Когда ты вернешься?
– Не знаю, милый. Я здесь еще побуду. Наверное, тогда, когда ты будешь уже в постели.
– Ты принесешь мне что-нибудь из комнаты папы?
– Что ты имеешь в виду?
– Что-нибудь из его комнаты. Что угодно. Просто что-то из его комнаты, так чтобы я мог хранить это и знать, что оно оттуда, где он сейчас.
Глубокая трещина между ненадежностью и страхом, вызванная просьбой мальчика, стала много шире, чем Хитер могла вынести, не теряя контроля над эмоциями, который ей удавалось сохранить до сих пор и так успешно лишь за счет жуткого напряжения воли. В груди сдавило, и ей пришлось тяжело сглотнуть, прежде чем она отважилась сказать:
– Конечно, хорошо, я тебе что-нибудь принесу.
– Если я буду спать, разбуди.
– Ладно.
– Обещаешь?
– Обещаю, солнышко. Теперь мне надо идти. Слушайся Мэ.
– Мы играем в «пятьсот случаев».
– И какие у вас ставки?
– Просто соломка.
– Хорошо. Я не хочу, чтобы ты обанкротил мою такую замечательную подругу, как Мэ, – сказала Хитер, и хихиканье мальчика прозвучало для нее сладкой музыкой.
Чтобы увериться, что она не пересечется с сиделками, Хитер прислонилась к стене сбоку от двери, которая вела в реанимационную. Она могла видеть оттуда палату Джека. Его дверь была закрыта, занавески задернуты на огромных окнах наблюдения.
Воздух в реанимационной пах различными антисептиками. Она должна привыкнуть к этим вяжущим и металлическим ароматам, которые казались теперь какими-то ядовитыми и вызывали горький привкус во рту.
Когда наконец доктора вышли из палаты Джека и направились к ней, они разулыбались, но у Хитер было беспокоящее ощущение, что новости плохие. Их улыбки кончались на углах ртов, в глазах было нечто похуже печали – возможно, жалость.
Доктор Уолтер Дилани был пятидесяти лет и прекрасно гляделся бы в роли мудрого отца на телевизионных посиделках начала шестидесятых. Каштановые волосы поседели на висках. Лицо – красивое мягкостью черт. Он излучал спокойную уверенность и был так же расслаблен и умудрен опытом, как Оззи Нельсон или Роберт Янг.
– Вы в порядке, Хитер? – спросил Дилани.
Она кивнула:
– Я поддерживала связь.
– Как Тоби?
– Дети не унывают. Он чувствует себя так хорошо, как будто увидит отца через пару дней.
Дилани
