принялись пинать подарок. Севе стало жутко. Дальше замелькали кадры. По всему Старому Арбату перетягивали канат. Сотни людей. Молча и истово тянули на себя в одну сторону. Сотни в другую. Не было слышно ни смеха, ни шуток. Каждый тянул на себя, как будто хотел обрести новый смысл жизни. Старый был понятен. Он был в водке. Нового пока не было. Его надо было найти. На Калининском, рядом с распахнутым «мерседесом» плакал здоровенный мужик. Он напоминал хрестоматийного нового русского начала девяностых. Короткий ёжик, голда на шее, обязательная мобила в руке. Вдруг бычара со всего размаха рассандалил телефон о мостовую и стал яростно его топтать.
– Суки, твари, пидарасы, – крики опять перешли во всхлипывания. Он присел на бордюр и стал размазывать слёзы по щетинистым мордасам. Проходившая мимо старушка, боязливо подошла и всё смелее и смелее стала гладить по голове этого гангстера.
– Что случилось, сынок? Не убивайся так.
– Да как. Эти суки…(всхлип)…извините. У меня…(всхлип)…а эти…(всхлип). Сорок лет мне. Ну, я братву зазвал, поляну накрыл. А тут… (всхлип). Даже выпить нельзя. Никто не пришёл. Не уважает никто.
– Сынок, не плачь, сорок лет не отмечают, примета есть. Отметишь сорок лет – не заживёшься.
– Да. Спасибо, тебе бабка, – бычара веселел на глазах, – а сорок один можно отмечать?
– Сорок один можно.
На Пречистенке Сева зацепился взглядом за стройку. С десяток смуглых гастарбайтеров стояли на улице и с удивлением и страхом поглядывали на происходящее. Кучка русских мужиков завладела ситуацией. Они споро укладывали кирпичи, мешали раствор и всячески отгоняли южан. Особо выделялся один мордатый в кепочке из газеты и расстёгнутой до пупа рубахе. Он громче всех вопил:
– Уйди, морда, не приближайся.
В каждой руке у него было по мастерку. Одним он воинственно размахивал, а другим, не прерываясь, укладывал раствор. Сева подошёл поближе, послушал. Оказывается, мужик в кепочке – Степаныч, был сторожем на этой стройке. Большую часть времени он спал, меньшую – пил пиво, принесённое молдаванами, гладил себя по круглому животу и учил их жизни. Учёба же сводилась к одному тезису:
– Вы хотели распада СССР? Хотели. Вы говорили, что Россия вас обворовывает? Говорили. Вы были уверены, что заживёте лучше России? Были. И вот теперь, где вы? И где мы? Молдаване и таджики виновато кивали головами и удручённо говорили: «О ё, твоя, правда». Степаныч делал добрый глоток пивка. И заводил по новой. Если не считать, что пиво он пил за счёт приезжих, вреда от него не было. Но после выхода Программы всё изменилось. Двое суток Степаныч выходил из запоя и приходил в себя, а на третьи внезапно составил конкуренцию гастарбайтерам. На Воробьёвых Горах запомнилась свадьба. Всклокоченный мужичок, судя по всему, отец невесты, потерянно бродил между гостей и всех теребил вопросами
– Что, выпивать не будете?
