ты не один на свете.
В школе она вела русский язык и литературу. По-русски она говорила блестяще, без малейшего акцента, литературнейшим языком. И преподавала великолепно. А жила она рядом. Ее старший сын погиб на войне, младший учился где-то в институте, муж был врачом.
Страна перебивалась с хлеба на квас, и мы вместе с ней. Правда, хвала Кавказу, витаминов было достаточно.
Все у нас было, как полагается. Сначала октябрятские звездочки, потом пионерские галстуки, со временем комсомольские билеты. Портреты, лозунги, флаги, сборы, "линейки", субботники…
И учеба. Я легко оказался отличником по языкам, включая французский. Да и с другими предметами я дружил.
А летом нас вывозили в пионерлагерь – в горы! А детство всегда старается быть счастливым. По-моему, тогда я был счастлив. Особенно, когда праздновали Новый год – я, почему-то, очень любил этот праздник.
И вот, мы отпраздновали наступление Нового 1954-го года. Нам, пятиклассникам, впервые разрешили сидеть допоздна со старшими – хотя мы отчаянно зевали и были такие, что все равно уснули. Да я и сам скоро пошел спать.
Утром мы вставали, когда хотели – Новый год все-таки. Завтрак был в десять. Я уже доедал, когда меня вызвали к товарищу Левонян.
Вообще-то я пугнулся. Никаких особых грехов за мной тогда не числилось, но мало ли что? Товарищ Левонян была строга. Справедлива, но строга.
Я постучал. Алмаст Ишхановна сама открыла дверь, ввела меня в кабинет и усадила за стол.
– Чаю хочешь?
– Да мы только что пили.
– Держи. – Она поставила на стол две чашки, плеснула ароматнейшей заварки, залила кипятком, выложила сушки и пододвинула сахарницу.
Сушки нам иной раз перепадали, но такого чая я не пивал с тех пор, как попал в детдом.
– Вкусный чай?
– Восхитительный! В точности как бабушка Марьям заваривала!
– Бабушка Марьям… – Алмаст Ишхановна достала папиросу. Мы, конечно, знали, что она покуривает, но она никогда не курила при нас.
Она закурила и посмотрела на меня в упор:
– Я не хотела портить тебе праздник. Позавчера мы похоронили твою бабушку Марьям Симоновну Владленову. Рядом с твоим дедом Давидом Микаэловичом Владленовым.
Я чего-то не понимал. Чашку я держал на весу, Алмаст Ишхановна забрала ее у меня и поставила на блюдце:
– Успокойся. Пей чай, горячий. Твоя бабушка давно болела, но не любила ходить по врачам. Она мне как-то сказала, что белые халаты все время напоминают ей о твоей несчастной матери.
Я снова взял чашку, начал пить, чуть не обжегся. Поглядел на сушки, но брать не стал.
– Давай, допивай. На улице холодно, оденься потеплее.
Мы долго тряслись в холодном автобусе, потом померзли на пересадке, потом еще на автобусе. Вот и кладбище.
Я раньше здесь уже бывал, меня водили на могилу деда. На ней была хорошая мраморная плита – от республиканского ЦК. Теперь рядом был холмик земли с табличкой, под которым лежала бабушка, "Владленова Марьям Симоновна, 1884 – 1953".
– Не
