из-за угла и дергал затвор. На лице первого ошеломление сменилось непонятной, зловещей радостью.
– Тю! – крикнул он. – Бачь, Петро: офицер. – Вид у него при этом был такой, словно он, охотник, при самой дороге увидел зайца».
Но – заметим! – очи женщин Украины никогда не будут описаны подобным образом… Вот хотя бы во сне Алексея Турбина:
«Чьи-то глаза, черные, черные, и родинки на правой щеке, матовой, смутно сверкнули в сонной тьме».
То есть – речь только о двух станах воюющих мужчин, только о противниках, стоящих с оружием в руках лицом к лицу и вынужденных для успешности схватки искать враждебное в лицах друг друга.
Во время встречи Петлюры в Городе с колокольным звоном
«…в черные прорези многоэтажной колокольни, встречавшей некогда тревожным звоном косых татар, видно было, как метались и кричали маленькие колокола…».
Хотя Петлюру, по-видимому, встречают трезвоном (татар же скорее всего встречали набатом – всполошным звоном), автор «Белой гвардии» осторожно настаивает на уходящей вглубь веков связи петлюровцев с азиатской, исторически враждебной русским стихией. Потому и описывает он будто бы унаследованные от трехсотлетнего ига «широкоскулые» лица со «щелочками»[7] глаз как физиогномически отталкивающие.
Несомненно, читая в начале 1918 года стихотворение А. Блока «Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы, / – С раскосыми и жадными очами!» (оно тогда у всех было на слуху), Булгаков никак не мог противостать вместе с Блоком буржуазному цивилизованному Западу как уходящей культуре. Разве что – почерпнуть из этих строк поддержку для своей художественной интерпретации раскосости как признака враждебности той судьбе, которую он желал бы России…
Совсем не только петлюровцы, а и московский барин может быть увиден в том же азиатском ракурсе. В конце 1923 года, вскоре после «Дьяволиады» и в разгар доработки «Белой гвардии», Булгаков пишет рассказ «Ханский огонь». В центре сюжета – русский дворянин, приехавший инкогнито в красную Москву под видом иностранца. Он посещает тайком свою усадьбу, обращенную в музей. Прототип ее – Архангельское, бывшее имение Юсуповых. Татарское происхождение основателя того рода, который наследует главный персонаж рассказа, подчеркнуто фамилией – Тугай-Бег. Примечательно, что Булгаков предполагал в 1929 году воспользоваться для публикации главы из ранней редакции будущего «Мастера и Маргариты» псевдонимом «Тугай» – перекликающимся не только с именем одного из его персонажей, но и с хорошо ему известным тюркским происхождением собственной фамилии.
Со стен усадьбы смотрят Тугай-Бег-Ордынские.
«Отливая глянцем, <…> сидел в тьме гаснущего от времени полотна раскосый, черный и хищный, в мурмолке с цветными камнями, с самоцветной рукоятью сабли, родоначальник – повелитель Малой Орды Хан Тугай».
Автор холодно-беспощадно изображает последнего в роду
Возможно, легкий блик этих «щелочек» брошен и на этнически далекого от петлюровцев Александра Семеновича Рокка. У этого человека, погубившего в повести «Роковые яйца» из-за своего невежества и замешенной на «передовой» идеологии самонадеянности множество людей, в том числе свою жену, – «маленькие глазки смотрели на весь мир удивленно и в то же время уверенно».
