переспросил он, явно думая о своем.
– Ну, ты говорил о наблюдении за детской игрой…
– А, да нет. Племянники есть, от сводных сестер, они намного старше. Па-ап, сколько сейчас Джулии и Марте?
– Двадцать восемь!
– Им по двадцать восемь. Живут в Чикаго. Обе вышли замуж за очень прикольных юристов. Или банковских служащих, не помню. У тебя есть брат или сестра?
Я отрицательно покачала головой.
– А какая у тебя история? – спросил он, присаживаясь на кровать на безопасном расстоянии.
– Я уже рассказывала. Мне поставили диагноз, когда мне было…
– Нет, не история болезни. Твоя история. Интересы, увлечения, страсти, фетиши и тому подобное.
– Хм, – задумалась я.
– Только не говори, что ты одна из тех, кто превратился в собственную болезнь. Я таких много знаю. От этого просто руки опускаются. Рак – растущий бизнес, занимающийся поглощением людей, но зачем же уступать ему досрочно?
Мне пришло в голову, что я, пожалуй, так и сделала. Я не знала, как преподнести себя Огастусу в выгодном свете, какие склонности и увлечения сказали бы в мою пользу, и в наступившей тишине мне вдруг показалось, что я не очень интересная.
– Я самая обыкновенная.
– Отвергаю с ходу. Подумай, что тебе нравится? Первое, что придет на ум.
– Ну… чтение.
– А что читаешь?
– Все. От дешевых романов до претенциозной прозы и поэзии. Что попадется.
– А сама стихи пишешь?
– Этого еще не хватало!
– Ну вот! – воскликнул Огастус Уотерс. – Хейзел Грейс, ты единственный подросток в Америке, кто предпочитает читать стихи, а не писать их. Это мне о многом говорит. Ты читаешь много хороших книг, книг с большой буквы?
– Ну наверное.
– А любимая какая?
– Хм, – ответила я.
Среди любимых у меня с большим отрывом лидирует «Царский недуг», но я не хочу говорить о ней людям. Иногда прочтешь книгу, и она наполняет тебя почти евангелическим пылом, так что ты проникаешься убеждением – рухнувший мир никогда не восстановится, пока все человечество ее не прочитает. Существуют произведения вроде «Царского недуга», о которых не хочется говорить вслух: это книги настолько особые, редкие и твои, что объявить о своих предпочтениях кажется предательством.
Это даже не то чтобы блестяще написанное произведение. Просто автор, Питер ван Хутен, понимает меня до странности и невероятности. «Царский недуг» – моя книга, так же как мое тело – это мое тело, а мои мысли – это мои мысли.
Решившись, я сказала Огастусу:
– А любимая, наверное, «Царский недуг».
– Там зомби есть? – спросил он.
– Нет, – ответила я.
– А штурмовики?
Я покачала головой:
– Эта книга
