не до улыбок. Холли упивалась своим несчастьем, размышляя о собственной глупости и нелепости.
К счастью, работа над утренним выпуском подошла к концу, редакция опустела, и Холли радовалась, что коллеги не увидят ее в таком позорном состоянии. Кроме нее, в комнате находились двое – Томми Викс, высокий худой уборщик, который шуршал веником и бумагой, подметая пол и вытряхивая корзины с мусором, и Джордж Финтел.
Джордж писал о деятельности городских властей. Он сидел в дальнем углу комнаты да так и заснул, навалившись грудью на край стола и уронив голову на руки. Время от времени Джордж громче всхрапывал, и Холли оглядывалась в его сторону. Иногда, когда бары закрывались, Джордж возвращался в редакцию, вместо того чтобы идти домой. Так старая лошадь, если отпустить поводья на знакомой дороге, будет тащить повозку к месту, которое она считает своим домом. Проснувшись посреди ночи, он с трудом соображал, где находится, и шел к себе, тяжело передвигая ноги.
Политики, частенько говорил Джордж, – низшая форма жизни, существа, которые деградировали с тех пор, как первая тварь выползла из грязи первичного моря. Джордж был человек конченый: пятьдесят семь – не тот возраст, чтобы начинать жизнь заново. Он продолжал писать статьи об отцах города, ругая их в узком кругу, и все это так ему опротивело, что старый журналист возненавидел себя и постоянно искал спасения в вине, причем пил каждый день и лошадиными дозами.
Имей Холли склонность к спиртному, она бы всерьез задумалась о том, что и ее может ожидать похожий финал. Но если от первой рюмки она чувствовала приятную легкость, после второй начинало шуметь в голове, то третья укладывала ее спать.
«Проклятая жизнь, до чего я ее ненавижу», – думала она.
– Ты жалкая тварь, – произнесла она вслух, обращаясь сама к себе.
– Ну и пусть. К черту! Все так беспросветно.
– Меня тошнит от твоих истерик, – сказала Холли тихо, с отвращением.
– Это вы мне? – спросил Томми Викс, подметавший пол в нескольких шагах от ее стола.
– Нет, Томми, так… сама с собой разговариваю.
– Придумаете тоже! Вид у вас неважнецкий. О чем печалитесь?
– О жизни.
Томми выпрямился и оперся о щетку, скрестив длинные ноги. На его широком веснушчатом лице появилась добрая сочувственная улыбка.
– Что-то не ладится?
Холли посмотрела на его оттопыренные уши, копну волос морковного цвета, достала из пакета несколько конфет и бросила в рот. Откинулась на спинку кресла.
– Когда я закончила университет в Миссури и получила диплом журналиста, мне хотелось перевернуть весь мир, писать сногсшибательные статьи, получать Пулитцеровские премии – и что вышло?! Знаете, чем я занималась сегодня вечером?
– Понятия не имею, но готов поклясться, вам это было не по душе.
– Торчала на ежегодном банкете Портлендской ассоциации лесопромышленников, брала интервью у изготовителей пульмановских вагонов, торговцев трехслойной фанерой и облицовкой
