желто-восковым четким контуром в темноте, и очень легко было представить сейчас, как будет выглядеть это лицо мертвым.
Его первая жена, четырнадцатилетняя Корнелия, дочь покойного уже к тому времени Корнелия Цинны, была миловидной, прекрасно воспитанной, сдержанной, молчаливой, достаточно приятной в постели. Вскоре у них родилась дочь. Корнелия полностью подчинялась во всем свекрови, но это не тяготило ее: к беспрекословному послушанию девочка была приучена еще в родительском доме. Властной Аурелии невестка нравилась.
Сравнивать Корнелию с опытной, неизбывно притягательной и непредсказуемой Сервилией было невозможно. И Гай Юлий никогда не сравнивал, а каждой отводил свое место.
«Остерегайтесь плохо подпоясанного юнца!»[49]
Однажды на авентинской улице, совсем недалеко от моста Пробус, Гая Юлия угораздило повстречаться с Суллой. Желтый паланкин Суллы несли в сопровождении целой когорты ликторов и вооруженной охраны из фракийских гладиаторов в латах, похожих на черепах, и с такими же крошечными, как у testudos [50], головами. Телохранители расталкивали зевак, не успевших отскочить вовремя. Утица стремительно пустела. Люди старались уменьшиться и юркнуть куда-нибудь прочь с пути Суллы, как обреченные рыбешки при появлении медленной голодной акулы: кто угодно мог угодить в список проскрипций, потерять имущество и жизнь. Цезарь в своем облачении жреца-фламиния вжался в стену: раствориться, стать невидимым! Но то, чего он боялся, все-таки произошло: паланкин остановился прямо перед ним и ликторы расступились.
Один из ликторов по знаку Суллы откинул занавесь паланкина, так что Гай Юлий оказался прямо пред очами диктатора. О, Сулла развил хорошую память на лица, он без особого труда узнавал даже юных родичей всех своих врагов. По обычаю знатных фамилий, отцы приводили сыновей послушать речи ораторов на Ростре, в Курии и в Concilium Plebis[51]. У самого диктатора такой возможности никогда не было – его отец очень рано умер, оставив сына униженным нищетой. Теперь Сулла вглядывался в юные, еще не знавшие бритвы мордашки и старался угадать, как будут выглядеть они, когда огрубеют их голоса и зарастет щетиной подбородок. Любой из этих мальчишек мог однажды стать врагом. Сулла особенно хорошо запомнил тогда племянника консула Мария. И еще запомнилось ему, что мальчишка Юлиев всегда как-то по-особенному, очень свободно подпоясывал одежду. Сулла увидел в этом дурной знак.
Естественная смерть заклятого и такого влиятельного врага Гая Мария вызвала у Суллы глубочайший вздох облегчения – боги сделали трудную работу за него. Но оставался Юлий Цезарь – не только племянник почившего консула, он еще и зять Корнелия Цинны, второго заклятого, хоть и тоже мертвого врага.
Нетерпеливо щелкая пальцами, жестом, каким подзывают квадрантарию [52], Сулла приказал ему подойти к паланкину,
«Он (Цезарь. –
Народная ассамблея древнеримских кланов-трибов.
На древнеримском жаргоне – «дешевая проститутка»
