style="font-size:15px;"> – Этого у меня нет.
– У меня тоже.
Солидные женатики, мы закончили разговор взаимными приветами своим вторым половинам.
Ночью меня разбудил телефон. Звонил Юра. Он плакал.
– Андрюха, – позвал он, – извини, что беспокою… Извини, пожалуйста…
– Ерунда, – ответил я. – Что случилось?
– Извини, ради Бога… Мне просто некому больше позвонить… Я звонил Иванову, но его нет дома…
– Что случилось?
– Ничего. Ничего не случилось. Абсолютно ничего. Можешь выполнить одну мою просьбу?
– Конечно.
– У тебя ведь есть Лимонов? «Эдичка» есть?
– Естественно.
Юра всхлипывал, словно ребенок.
– Почитай мне, пожалуйста, последнюю страницу. Самый конец. Извини за такую просьбу…
Я никогда не видел и не слышал, как он плачет, но почти не удивился. Слезы – это мужская привилегия.
Книг я имел в доме совсем немного, но это были отборные книги, наши книги: «Остров Крым», «Аквариум», «Эдичка», «Понедельник начинается в субботу», «Крестный отец», «Триумфальная арка». Тексты, выученные едва не наизусть и цитируемые при всяком удобном случае целыми абзацами. На ощупь я нашел зачитанный до дыр томик в мягкой обложке, прошел, едва не наступив на спящего щенка, в туалет, зажег свет, закрыл за собой дверь – хорошо, что недавно купил длинный, в пять метров, шнур к телефонному аппарату.
Из трубки доносились тяжелые вздохи и сопение.
Когда через несколько минут обеспокоенная жена отыскала меня в сортире, я сидел на унитазе и негромко, однако с выражением, бубнил:
– Идите вы все на хуй, ебаные в рот суки! Идите вы все на хуй!
3
Мы родились в шестьдесят девятом году. С разницей в девять дней. Юра Кладов – шестнадцатого июля. Я – двадцать пятого.
В тот год и в тот месяц весь мир, затаив дыхание, следил за тем, как американские астронавты высаживаются на Луну. Думаю, что в городе с неблагозвучным, зато современным именем Электросталь, расположенном в полусотне километров к востоку от Москвы, наши отцы были единственными существами, которых не волновали подробности первого в истории человечества космического десанта. Вместо того чтобы слушать сводки новостей, молодые папы с цветами и шоколадками паслись под окнами родильного отделения.
Как провел первые отрезки своей жизни Юра – мне неизвестно. Лично меня, годовалого, увезли в деревню, где я провел все детство, настоящее, полноценное, деревенское. Зимой – валенки, летом – кеды; зимой – коньки, летом – футбол; в межсезонье – резиновые сапоги до колен: а что вы хотите, Нечерноземье, полгода коричнево-серо-бурая, звонко чавкающая грязь, зато зимой такое раздолье, такой крахмально скрипящий снег, такие норы и тоннели в сугробах, такие умопомрачительные вояжи на затянутую сизым льдом поверхность речки, такая беготня, такие обветренные губы, такой восторг, такое все холодное и белое, в каждом овраге волшебный клад, в каждой проруби бездонная пропасть, – а тут и лето, еще лучше зимы,
