и посильно разворовывала колхозное имущество – я же не то чтобы презирал или ненавидел эту жизнь, я ее не замечал, с головой уходя в Жюля Верна, Казанцева, Конан Дойля и Стивенсона. «Сходи погуляй с друзьями. Нехорошо быть букой», – укоряла меня мама, однако без особенной настойчивости. Видимо, хорошо понимала, что мне не уготовлено другой участи, кроме как расти погруженным в мечты и фантазии мальчиком набоковско-бунинского толка.
Она преподавала в школе. Отец – тоже. И бабка. А дед, в статусе директора, руководил всеми. Понятно, что в моем распоряжении находилась не только домашняя библиотека, но и школьная. Ничего, кроме книг, меня не интересовало, и никакой другой запах, кроме запаха книжных полок, не заставлял трепетать мои ноздри.
Неизвестно, что бы сделалось со мной дальше и насколько далеко оторвался бы я от окружающей действительности образца времен начала упадка развитого социализма, но вскормленного на картошке и клубнике тощего болезненного отрока тринадцати лет вдруг переместили из деревни в город. Инициатором побега выступила мать, предлогом – мое нездоровье. Глубинной же причиной, как я потом стал догадываться, оказалась неспособность и нежелание родителей, честнейших, порядочнейших и совестливых людей, интеллигентов до мозга костей, наблюдать кошмарные картины вырождения и упадка, в который год за годом безостановочно и безвозвратно погружалось отечественное крестьянство.
Переезд пошел на пользу. Я окреп, стал захаживать на стадион и с головой погрузился в насыщенную жизнь юного городского интеллектуала. В число интересов, помимо книг, вошли магнитофонные записи Высоцкого и «Машины времени», а также фильмы, резко отличающиеся от индийских. В четырнадцать я отстоял многочасовую очередь на двадцатиградусном морозе, чтобы добыть абонемент на ретроспективу фильмов полузапрещенного Тарковского. Во время демонстрации «Соляриса», не в силах постичь гениальность замыслов великого мастера, потерял сознание. Впоследствии много раз пересматривал фильм, но не мог припомнить, какой же именно момент так поразил меня.
Окончил восемь классов, получил паспорт гражданина Союза Советских Социалистических Республик и следующим летом в составе отряда из полутора сотен школьников десантировался в палаточном городке трудового лагеря под названием, естественно, «Юность» близ города Егорьевска Московской области – где впервые и увидел Юру Кладова.
Тут бы вставить пару глумливых абзацев – вот, мол, проклятые коммунисты, так и норовили подверстать детское сознание к лагерю, к казарме, к зоне, – только ничего такого ни я, ни мои сверстники не чувствовали ни в малейшей степени. Да, носили комсомольские значки с обратной стороны лацканов – но исключительно для смеха. Мы не забивали себе голову политикой. Мы были слишком заняты – спортом, девчонками, гитарами, дискотеками, построением планов на ближайший и последний школьный год, потайным распитием винища, мечтами о модных штанах, всевозможными
