серую юбку с жакетом цвета морской волны. В это же время Сивилла увлеклась частыми паломничествами в Шермерхорн, в университетскую библиотеку психологического факультета, где она погружалась в литературу по психиатрии, особенно в истории болезней. Она изучала симптомы, но отнюдь не из-за любознательности. Чем больше она узнает о симптомах других пациентов, тем более умело, полагала она, ей удастся скрывать симптомы собственные. Совершенно незаметно ее идеей фикс стало скрыть то, ради обнаружения чего она и приехала в Нью-Йорк.
Иногда пациент раскрывается даже во время первого визита. Эта же пациентка, с сожалением думала доктор, даже спустя почти два месяца пряталась, выставляя на поверхность только самый краешек своей сути. На этом краешке находился доктор Клингер, преподаватель живописи Сивиллы, с которым она расходилась во мнениях. Там же обретался Стен, за которого она подумывала выйти замуж, но который во время сеансов производил впечатление какой-то деревянной неживой фигуры. И лишь после терпеливых расспросов пациентки доктор обнажила наконец тот факт, что Стен совершенно ясно – а точнее, неясно, в размытых, уклончивых фразах – предложил брак без секса. «Платонический» – такое слово использовала Сивилла.
Почему, размышляла доктор, умная женщина поддерживает отношения с мужчиной, у которого явно отсутствуют сексуальные реакции, с брошенным ребенком, никогда не знавшим любви и не умеющим дарить ее? Чем может объясняться столь низкое либидо, способное мириться с подобными взаимоотношениями?
Чем ниже либидо, тем больше умолчаний. Поначалу доктор объясняла эти умолчания строгими правилами, в которых воспитывалась Сивилла. Однако это не объясняло отстраненности, которая маскировала ужас в ее глазах. «Она дурачит меня, – подумала доктор. – Она со мной неискренна».
Тринадцатого декабря Сивилла затронула наконец новую струну:
– Меня заботят рождественские каникулы.
– Почему?
– Каникулы тревожат меня.
– Каким образом?
– Так много нужно сделать. Я не знаю, с чего начать, и потом получается, что не делаю ничего. Я впадаю в какое-то замешательство. Мне трудно описать это.
– А почему бы во время каникул вам не приходить три раза в неделю? – предложила доктор. – Таким образом мы смогли бы побольше побеседовать и снять ваше напряжение.
Сивилла согласилась.
И вот 21 декабря 1954 года, спустя три месяца после начала анализа, во время сеанса, который довольно неожиданно начался словами Сивиллы: «Я хочу показать вам письмо, которое получила сегодня утром от Стена», доктор Уилбур подступила заметно ближе к правде о Сивилле Изабел Дорсетт.
В это утро Сивилла казалась спокойной и рассказывала о письме Стена с обычным отсутствием эмоций. Однако, открыв сумочку, она неожиданно разволновалась. Там оказалась только половинка письма с неровно оторванным краем.
Она его не рвала. Но тогда кто?
Сивилла
