кто железиной, кто камнем, кто чем. Кое-кто из дружины имел браунинги. У меня был маузер»{180}.
И именно эта последняя фраза особенно заслуживает внимания, так как дословно повторяет другую, приведенную выше: «У меня был маузер. Им можно верна работат. астальные были наганы».
Так что, будь то устный рассказ или написанные воспоминания, П.З. Ермаков всегда и везде акцентировал всеобщее внимание на том, что только у него, а ни у кого другого был пистолет Маузера, который, как уже знает читатель, достался ему с таким трудом и которым он, безусловно, очень дорожил.
Напомню также, что при сдаче этого пистолета в Уральский Областной «Музей Революции» П.З. Ермаков (так же, как и его «конкурент» Я.М. Юровский) нисколько не сомневался в том, что его незамедлительно поместят в экспозиции, как одну из «главных святынь» революционного Урала. Ведь по существовавшему тогда экспозиционному плану в комнате, где произошло убийство Царской Семьи и Ее верных слуг, планировалось воссоздание обстановки последнего периода царского правления.
Так, в юбилейном 1929 году 10-летней годовщины «освобождения Урала от белогвардейцев» наряду с тематической выставкой научными сотрудниками музея было заложено в смету «устройство в угловой комнате нижнего этажа (соседней с комнатой расстрела Романовых), а также «мешка» для политзаключенного» «в годы разгула царской реакции»{181}. (Например, одним из экспонатов этой комнаты были носимые каторжниками кандалы, которые символизировали собой «жестокость режима самодержавия».)
Признавалось и значение той самой комнаты, в которой уже в 1-й половине 1929 года был восстановлен внутренний вход из верхнего этажа здания музея, с целью «возродить историческую обстановку этого действия»{182}.
Для этой цели была окончательно очищена от обоев и штукатурки та самая подлинная стена, на которой остались места удаленных из нее фрагментов с застрявшими пулями, извлечение которых было произведено белогвардейским следствием еще в августе 1918 года{183}.
На фоне этой стены в октябре 1928 года были сфотографированы две «братские» делегации – «чехословацкая» и «франко-бельгийская», прибывшие в СССР для участия в работе VI Конгресса Коминтерна. Впоследствии же эти фотоснимки были размножены в виде почтовых открыток, широко распространяемых при посещении музея и по линии Уральского Отделения РОСТА{184}.
В конце января 1934 года Я.М. Юровский выехал в Свердловск, чтобы собрать там документы, необходимые ему для оформления персональной пенсии.
Вполне естественно, что поиск таковых он начал в Уральском Истпарте, который с 1928 года возглавлял С.С. Моисеев.
Вероятнее всего, их встреча состоялась именно в Ипатьевском доме, в ходе которой С.С. Моисеев наверняка предложил бывшему Коменданту ДОН осмотреть залы музея, в числе которых была и та самая историческая комната. Побывав в ней, Я.М. Юровский скорее всего не поверил
Крайнова Е.В. Уральский Музей Революции. Россия. Романовы. Урал. (Сб. материалов Свердловского государственного историко-краеведческого музея (СГОИКМ), Екатеринбург. Банк культурной информации, 1993, с. 35, 36.
В годы войны часть этой стены хранилась в помещении Вознесенской церкви, где в 1946 году открылся Свердловский областной историко-краеведческий музей. Некоторое время какая-то часть этой стены находилась и в Центральном архиве Октябрьской революции ГАУ при СМ СССР (в настоящее время – ГА РФ). Однако со временем, и тот и другой фрагменты были утрачены. (По непроверенным данным, та часть стены, которая находилась в Свердловске, в годы Великой Отечественной войны была пущена на растопку.)
На этих открытках имелась пояснительная надпись приблизительно, одного содержания: «Чехо-словацкая делегация в помещении, где были казнены Романовы» и «Франко-бельгийская делегация в помещении, где были казнены Романовы». Но наряду с ними были и другие: «Передача Романовых Уралсовету» (репродукция картины худ. В.Н. Пчелина), «Бывший дом Ипатьева в момент заключения в нем Романовых», «Дом, где в 1918 году казнены Романовы», «г. Свердловск. Последний дворец последнего царя» и др.
«Исповедь цареубийц», с. 310.
