ни облучение. Вроде при этом виде опухоли это лечение не имеет смысла. Только наблюдают постоянно до сих пор и делают все необходимые анализы и исследования раз в полгода. Теперь там шрам, и, когда меня спрашивают, в чем дело, я шучу, что это меня медведь укусил.
Р.: Понимаешь, меня интересует не столько медицинская сторона дела, сколько твои ощущения и мысли. Врачи прямо говорили тебе?
Аня: Нет, они прямо не говорили. Но я же чувствовала! Мне очень не нравилось, что я должна была каждый месяц, а то и чаще, ездить на Каширку. Да я просто стеснялась того, что у меня вообще была какая-то операция. Я никому не говорила об этом в школе. Р.: В каком классе ты была?
Аня: Уже в 9 классе. Нет, я хотела как можно скорее забыть, что у меня была какая-то операция. Я ужасно стеснялась вообще, что меня оперировали, я старалась максимально скрывать, ну может, одной – двум подружкам сказала, но ни с кем это не обсуждала, никому ничего не говорила. Потом я перешла в другую школу. Р.: Ты сознательно перешла, или так совпало?
Аня: Вообще-то, я специально готовилась к экзаменам в лицей. Нет, это не относится к болезни. Мне просто не нравилась старая школа. Я вслед за своей подружкой перешла в лицей. Меня приняли, и я радовалась, что должна идти в новую школу. И тут в августе мне сказали, что у меня опухоль злокачественная, и мне надо срочно делать вторую операцию. Я говорю: «Да вы что, я же в новый лицей иду, неужели нельзя подождать?» – «Нет, – говорят врачи, – иначе будет саркома или еще что-то похуже».
Р.: Врачи начали настаивать на срочной операции?
Аня: Ну да! В конце августа назначили, а в первых числах сентября уже сделали. Я утром приехала на Каширку. Мне сразу же сделали операцию под общим наркозом, я день пролежала в реанимации, а вечером меня перевезли в палату. Там было ужасно тесно, очень страшно и невыносимо жарко. И вечером врач сказал: «Если хочешь, можешь здесь переночевать, а если хочешь домой и тебя отвезут на машине, можешь ехать». Я, конечно, сказала: «Домой, домой!» Р.: Ну, так ты отделалась легким испугом!
Аня: Я отделалась абсолютно легким испугом. Потом мы, конечно, ездили в больницу: снимать швы, на УЗИ, томографию и всякие прочие анализы каждую неделю, иногда по два раза.
Р.: Значит, сильного стресса, связанного с длительным пребыванием в больнице, у тебя не было?
Аня: Видимо, нет. Но все равно, когда я каждый раз ехала на Каширку, у меня сердце екало, и душа в пятки уходила. Потом я посчитала, сколько времени прошло между апрельской операцией и сентябрьской, целых полгода, а потом зимой выяснила, что прошло уже больше времени, чем между операциями, ну, и я подумала: «Жизнь налаживается, может, все еще будет хорошо».
Р.: Так ведь действительно все хорошо!
Аня: Все хорошо, в самом деле!
Р.: Даже я считаю, что все в 150 раз лучше, чем хорошо. Посмотри, чего ты добилась за эти прошедшие годы!
Аня: Конечно, тот год был очень сложный для меня. Потому что я стеснялась, я ужасно стеснялась своей болезни, я
