был очень веселым человеком. – Хотя история не знает, чтобы в жертву приносили и медицинских инспекторов.
– Мы-то здоровы! – Людмила разозлилась на брата.
Интересно, кто из них старше? Обоим за тридцать. Но Павлыш не видел их в нормальной жизни. Ведь если Людмила старше, то она наверняка лупила любимого брата в детстве, лупила и всех, кто посмел обидеть его.
– Неужели вы не видите, как ускоряется пружинный эффект? А где предел ускорения времени и предел выносливости человеческого организма? Кстати, частично состояние всех нас объясняется тем, что мы живем в ускоряющемся времени. Павлыш, как вы себя чувствуете?
– Так себе. Но, возможно, я плохо выспался…
– Дело не в этом. Пора бы догадаться.
– И что же? Нам все бросить? И ждать? Ты бы ждал, если бы это случилось со мной? Или с Карлом?
– Нет, – сказал Варнавский.
– Ты непоследователен. Павлыш, я пришла за вами. Вы мне нужны.
– Пойдемте, – сказал Павлыш.
Варнавский только махнул рукой.
В лаборатории Людмила спросила:
– Лететь он отказался?
– Я думаю, он прав, – сказал Павлыш. – Он попросту умрет в космосе. И в корабле ему будет труднее, чем здесь.
Павлыш не думал, что Людмила так быстро смирится с этим. Потом догадался, что ей страшно расставаться с братом. Если здесь, на станции, она могла на что-то надеяться, то чудо за пределами планеты, чудо вдали от нее было немыслимо. «Эгоизм жертвенности», – повторил Павлыш слова Варнавского.
Павлыш и в самом деле паршиво себя чувствовал. И он видел, как трудно Светлане. Но если они были больны – больны временем, то он, доктор Павлыш, не знал, что от этого помогает. Он украдкой пощупал пульс. Пульс был учащенным. Но от усталости или так организм отзывался на ускоренный бег минут, нарушающий биологические часы, тикающие в каждом организме?
– Я полежу, – вдруг сказала Светлана. – Я немного полежу и вернусь.
– Иди, – сказала Людмила. Она не смотрела на Светлану. Она обвиняла ее в слабости, а может, собственная выдержка Людмилы еще ярче высвечивалась на фоне слабостей окружающих?
Павлыш проверял результаты лапутянских, как он называл их для себя, опытов Людмилы. Но и сам ничего лучше придумать не мог. Он привык к системе, к последовательности, к послушной последовательности причин и следствий. Ему не приходилось соревноваться со временем, причем выходить на этот бой безоружным. Одной настойчивости и веры, как у древних христиан, выходивших с крестом в руке на арену Колизея в Риме против разъяренных львов, было мало. Львы, если против них не вооружиться, побеждают.
Пожалуй, впервые Павлыш оказался воистину в трагической ситуации. В ней была предопределенность. За тонкими перегородками лежал человек, который умирал в четвертый
