и теперь, обидевшись на всех, сидит на полу в темноте. Тихонько скулит и дуется на этот несправедливый мир. А гордости-то хватит не пойти ко мне пожаловаться! Вдобавок оставил я Муру накануне в не слишком здравомыслящем состоянии. Так что мало ли.
Поэтому я поднялся с кровати, набросил трико и футболку – не в трусах же, гость все-таки в доме! – и, открыв дверь, перешагнул порог.
Перешагнуть-то перешагнул. Вот только не сразу и не весь. Одна нога нерешительно зависла в воздухе, ожидая дальнейших указаний. Да и все остальное тело задумалось – подаваться ли ему вперед или на всякий случай предусмотрительно вернуться обратно.
Впрочем, оторопь мою легко было объяснить. Поскольку я в один момент понял, что сильно заблуждаюсь по поводу происходящего вокруг.
Никакой речи о темноте в доме не шло. В зале, соединенном с моей комнатой прямым коридором, тускло горел свет, приправленный к тому же нервными разноцветными сполохами. Мерцание исходило, скорее всего, от телевизора. В подтверждение я разобрал приглушенное мурлыканье какой-то музыкальной программы. Должно быть, Маша, задремав, оставила ящик включенным. Так не беда, он у меня взрослый, самостоятельный. Через некоторое время погаснет, если не трогать. Я сам сто раз бросал его и безответственно засыпал перед экраном. И ничего: поутру на меня всегда смотрел со стены черный супрематический прямоугольник.
Но не Мурины халатность с расточительностью заставили меня замереть на полпути. Вздрогнул и насторожился я по другой причине: из моего наблюдательного пункта было прекрасно видно, что входная дверь приоткрыта. Мало того, бросив взгляд в окно, я без труда установил, что то же самое касалось и калитки во дворе.
Несмотря на тревожность положения, паниковать я, к счастью, передумал. Это всегда успеется. Ведь могло же быть такому конфузу какое-либо разумное объяснение. Например, Маша – клаустрофоб и находиться в четырех стенах долго не может. Поэтому отперла замки, чтоб послушать убаюкивающее пиликанье местных сверчков.
Ну или, всерьез разозлившись на меня, она решила прогуляться к магазину сама. Кто ж знает, насколько велико было ее желание продолжения банкета. А может быть, попросту вызвала по телефону доставку. И сейчас расплачивается с курьером во дворе. А звук, который меня разбудил, – всего лишь сигнал клаксона приехавшего автомобильчика.
Однако попытка сочинить причину увиденного с треском провалилась. «Угу, все так и было! – издевательски хохотнул чертик из печенок. – Ночью, в незнакомом городе, даже за городом! Не зная точного адреса!»
Прочесав память, я убедился – моей вины в незапертых дверях не было. Ведь перед уходом проверил все дважды, беспокоясь за Мурмашу. Бросить ее, так сказать, в открытом доступе просто не мог.
«Конечно! – снова поддел меня вредный внутренний суфлер. – Беспокоился бы на самом деле, остался бы с ней вообще!» И оспорить его обвинения я не сумел, поскольку чувствовал – прав, подлец, во всем же
