ты будто сама растворяешься в синем вечере, идёшь, наступая на беззвучно мятущиеся синхронно с шепчущими листьями их кружевные тени на асфальте, и сердце щемит от лёгкого чувства потери, с которой ты почти примирилась, забыла себя и начинаешь сначала.
Осталась последняя пара, седьмая, но я не поддамся искушению начать сначала. Больше не хочу.
Я с сожалением отрываюсь от окна и открываю газ в колонке, но не спешу зажигать спичку, пожалуй, я не буду её вовсе зажигать, ссыпаю таблетки в подставленную лодочкой ладонь, горка большая и они срываются с её вершины, падают, как будто капают и катятся по полу, плевать на них, я подношу их к лицу и забираю таблетки губами, они приклеиваются к языку, впитывая в себя влагу, у таблеток такой противный вкус, язык немеет, я набираю их полный рот, слюна течёт по горлу горькая-горькая, но она снимает боль и даёт забвение, я встаю, наливаю полстакана воды, ещё не поздно выплюнуть: они медленно растворяются, но я делаю глоток – таблетки проглочены, язык во рту вообще не ворочается, онемел, пытаюсь сказать что-то, чтобы только услышать собственный голос, но раздаётся мычание, нечленораздельное, не моё как будто. Всё кончено.
Спать совершенно не хочется, голова стала лёгкой, горячей, гулкой и ясной, только в ней мало мыслей: две-три не больше, они летают как шарики в черепной коробке, я не могу их поймать, чтобы рассмотреть, они ускользают.
Я переставляю ноги как заведённая игрушка, гашу свет и ложусь калачиком на диван, подтянув колени к подбородку, под картой мирового океана с белыми изобатами, мне всё равно, я испытываю облегчение, как будто прыгнула с обрыва, пустая голова приятно кружится, я закрываю глаза и воздух уже не режет раскалённым холодом радужку.
В желудке неспешно растворяются таблетки димедрола; и кухню в доме, построенном пленными немцами, под тихое умиротворяющее шипение колонки заполняет запах газа.
А за окном тихо-тихо.
Но когда налетает ветер, тревожно и настойчиво, неслышно для меня, шепчутся и вздыхают деревья. Я помню и люблю этот шум, под который засну.
Седьмая пара
Если кому нужны, заберите у Мариванны. Пароль вы знаете: семь пар железных башмаков.
СВИДЕТЕЛЬ
Не может быть, что она выжила. Никак невозможно. Она же помнит, хорошо помнит, со всеми подробностями и деталями, как она её убила.
Был февральский холодный, серый без просвета день, с низким небом, серым, плотным, оно легло на город и придавило его, раскачивались чёрные ветки, мерно, мёртво стучали, ломались, безуспешно хватаясь за небо, пытались остановить тяжёлый февральский ветер, он не давал дышать, забирался простудой всюду: под одежду, в рот, в нос, в лёгкие, холодил глаза.
Она гуляла со своими двумя мальчишками в Сокольниках. Снег тяжёлый, крупнозернистый, серый, лежал как могильная плита. Вокруг стволов ветер выдул глубокие воронки, из них сквозь
