когда? По-моему, это было очень и очень давно, во времена, когда волосы у нее были чернее обсидиана, а душа – темнее беззвездной ночи.
– Ты с самого начала служил декурсиям. Посадив меня на трон, ты хотел отомстить Конкордии, которая отвергла тебя и унизила, заставив страдать бессчетное множество веков кряду!
Альбинос отпрянул назад с непритворным удивлением, так ничего и не сказав, но Пуэлла продолжала, и, пока она говорила, чакры сами собой зажигались в ее теле, излучая ослепительный свет и грея кожу изнутри. Она ощущала себя факелом, поднесенным к вражескому лицу – и ликовала, сливаясь с энергией собственной боли.
– Годами ты пытался создать ту, что противостояла бы Конкордии, ту, что вознесла бы тебя на то место, к которому ты стремился с самого начала, но раз за разом терпел неудачу – какая печаль! Хорошо, что твоя настойчивость убедила мою матушку продать меня тебе, словно рабыню, в проклятое Задымье! Она всегда решала проблемы путем наименьшего сопротивления – запиралась, прятала, в ужасе отказывалась от собственных детищ. Может быть, таинственные высшие силы просто смеются над нами, делая всех подряд глупцов избранными да Демиургами?
Она горела ослепительным сиянием – переливался каждый участок ее тела, включая даже те из них, где в принципе не должны были располагаться чакры. Тело, легкое, как перышко, поднялось в воздух, к пыльному сводчатому потолку, и Пуэлла яростно закричала, разинув рот – наружу вырвался отчаянный писк, высокий настолько, что декурсии, прижав ладони к ушам, повалились на пол.
Она множилась, стреляла шаровыми молниями из глазниц, настигала бегущих и добивала их, отрывая фибулы от роскошных одежд, крича неведомые проклятия на давно забытых языках. Эти существа, сковавшие ее по рукам и ногам, посадившие на трон ради собственной выгоды и наивной детской мести – разве заслуживали они хоть какого-нибудь прощения?
«Заслуживает ли прощения хоть кто-нибудь в этом отвратительном и насквозь прогнившем мире?»
Поркус упал, перевернулся на спину и выставил руки перед собою, бессвязно что-то вопя, однако через мгновение его глаза уже безвольно таращились прямо перед собою; Пуэлла чувствовала, как гнев спадает, и тяжелая усталость закономерно встает на его место. Она несла бремя своего могущества одна, окруженная лизоблюдами и лицемерами, что никогда не интересовались ею по-настоящему. И так, наверное, будет всегда.
Она пришла в себя, когда зала была пуста, и лишь тела усеивали пол. Покачнувшись на усталых ногах, обернулась назад – и увидела черноволосого юношу, прижавшегося к боковой части трона, будто к щиту. Сурьма была размазана и стекала по щекам, смешиваясь со слезами, узкие темные глаза глядели на нее со страхом и неверием.
«Я знаю его?»
От юноши исходили приятные воспоминания; он был полон знаний и энтузиазма, хотел учиться, но обладал озорным нравом человека, все еще любящего отступаться от общепринятых норм и плевать на правила. Он любил неуместно
