и уродливый, захлопал пышными ресницами прямо на лбу, однако через мгновение наваждение сошло, а физическое тело так же легко, как астральное, скользнуло внутрь, в крошечную пыльную комнату, где не было ничего, кроме занимавшей всю стену эдикулы.
Пуэлла читала много книг и знала, что в древние времена эдикулы служили чем-то вроде аналога алтарным статуям или иконам Демиургов, и изображали там обыкновенно Конкордию – та стояла, раскинув руки, и золотые волосы с вплетенными в них чайными розами развевались на несуществующем ветру.
«Быть может, дайра и медведь – забытые идолы прошлого, к которым относились как к богам?»
Девушка протянула руку и коснулась огромной пасти, из которой наружу выглядывали огромные клыки; ласкоко погладила руку дайры, замершую в непритворном напряжении. От эдикулы исходила странная энергия, которой Пуэлла не находила слов: что-то живое, трепетное, но равнодушное ко всем увещеваниям. Словно там находился некто, давно утративший всякую надежду на спасение.
Трещина по-прежнему рассекала одну из колонн, и Пуэлла преисполнилась надежды: отойдя от грозной парочки на приличное расстояние, она закрыла глаза и попыталась сконцентрироваться на эдикуле, на ее хрупкой натуре, на несовершенном камне, что, несмотря на прочность, способен крошиться, будто песок.
Камни также слушались Флос, подчинялись ее жестокой природе, а потому девушка воззвала к своей изначальной силе, чувствуя, как энергия, переполняющая тело, с отчаянным рвением метнулась вперед, силясь высвободить наружу двух несчастных пленников.
Удар! Еще один!
Чужие воспоминания и мысли вырвались наружу, заметались туда-сюда, словно потерянные дети, а затем эдикула громоздко рухнула, рассыпавшись в прах. Открыв глаза, Пуэлла обнаружила, что стоит, окруженная белесым пеплом. То, что показалось ей двумя полноценными личностями, на самом деле оказалось заключенными внутрь сосуда мыслеобразами, наверняка принадлежавшим своим давно почившим обладателям. Так что же это было? Алтарь для поклонения? Живое напоминание потомкам о чужих ошибках? Странный экспонат личной коллекции какого-нибудь колдуна и убийцы?
Воспоминания кружились тут и там, взывая к Пуэлле, умоляя ее погрузиться в них с неестественной настойчивостью; они были невидимы глазу, призрачны и легки, словно бабочки, но девушка ощущала их так же живо, как порывы хлесткого ветра или горячий шепот на ухо.
Она увидела слишком многое за эту ночь, но останавливаться было нельзя – и, раз уж внутренний голос велел ей прийти к эдикуле и выслушать ее, она не могла ослушаться.
Силуэты закружились перед глазами, серая комнатушка окрасилась в ярко-рыжий и золотой. Откуда-то издалека, из призрачного прошлого, раздались голоса, вещающие на древнем есмьянском, и Пуэлла поняла, что различает каждое слово, понимает все, о чем говорят незнакомцы: беседа шла о временном мирном договоре с Кьярта-Ваддом, напитки лились рекой, ароматы мяса и овощей, специй и
