на певца, чтобы полюбоваться его невероятной красотой. Косы женщины были острижены, что намекало на низкий социальный статус, плотно сжатые губы рассекал крошечный шрамик.
По сравнению с царицей, чьи колты, украшенные зернью, поблескивали по обеим сторонам нарумяненного лица, женщина выглядела почти уродливой, однако, присмотревшись к ней ближе, Пуэлла заметила странную притягательность – лицо у незнакомки было суровым, проницательным, чуть заветренным, взор из-под густых шелковых бровей горел янтарным.
Она смотрела на Шау-Нирра, будто на величайшую драгоценность, и читалась в ней такая искренняя и чистая страсть, что на мгновение это чувство, передавшись Пуэлле, заставило ощутить горечь и ее саму.
Женщина думала, что такой человек, как он, ни за что не обратит внимание на жалкую служанку с тяжелым прошлым, уносящую объедки с чужих столов и радостно несущую новые блюда, с которых не съест ни куска. Он был великим певцом, легендой своего времени, с талантом и красотой которой мог сравниться разве что Обэ-Этт, фамильяр великой богини Сунн.
Где-то вдалеке послышались шаги, и Пуэлла вздрогнула. Видения закрутились перед глазами, будто смущенные тем, что кто-либо, кроме нее, сумеет их увидеть. Замелькали чьи-то длинные юбки, взметнулись в воздухе золотистые локоны, уложенные в сложную прическу, пряди которой развевались на ночном ветерке, засвистел в ушах отчаянный эол, влетевший в распахнутые ставни…
– Ты знаешь, что ему никогда не стать твоим супругом, – звучит в тишине насмешливый мужской голос, и тощий альбинос появляется в сумраке; его фигура, призрачная да прозрачная, будто мираж или сон, колышется, как отражение в водной глади. – Взгляни ту жалкую комнатушку, в которой тебе приходится спать! Посмотри на собственные руки и попытайся сказать, где на твоих ладонях врожденные линии, нарисованные судьбой, а где – шрамы?
Женщина трет глаза и сурово глядит на него. Ее массивные плечи подрагивают, по щекам катятся безмолвные слезы. Тени пляшут по стенам, на этот раз – облупленным и уродливым, с редкими кровоподтеками, будто прежде это место было оплотом какого-нибудь безумного мясника.
В углу навалены странные инструменты – поблескивают шипы на загрубелой и дурно обработанной коже, воздух соленый и зловонный, наполненный гниением и потом. Женщина снова трет глаза, будто боясь, что все происходящее – всего лишь сон, а затем собирается с силами и спрашивает:
– Что тебе нужно?
Альбинос склоняет голову набок, его губы медленно расплываются в ужасающем оскале.
– Твой гнев, – отвечает он. – Все, что у тебя есть. Просто представь, как приятно будет избавиться от этого тяжелого груза, давящего на плечи, от мыслей о том, что ты никогда не будешь счастлива, а прекрасные и талантливые юноши предпочтут не менее красивых и знатных барышень, что смогут составить им компанию за светской беседой о политике и моде.
Есмьянка
