с некоторым количеством спиртных напитков и светских бесед.
– Спасибо, господа, за ваш героизм и за то, что я в вас не ошибся, – сказал он через меру напыщенно первый тост.
– Полноте, граф, – с достоинством ответил штабс- капитан. – Дело даже не в том, что мы соблюдали некоторые пункты нашего договора. Дело касалось чести дам.
– Да, да, я понимаю, – замахал руками Облонский. – Но знаете, как было приятно смотреть, как господин есаул демонстрирует на мерзавцах приёмы английского кулачного боя.
Я в это время купался в нежных взглядах своей вновь обретённой Луизы. Жизнь продолжалась! Но стесненные условия замкнутого пространства не давали ей проявиться в полной мере. Слава Богу, хоть на девичьи взгляды никто не объявлял мораторий.
Глава 6. КТО ОТВЕТИТ ЗА РОССИЮ?
– Станция Бочкарёвский Разъезд! – ранним мартовским утром разбудил меня сиплый голос простуженного кондуктора. – Господ, которые изволят продолжить свой путь в город Благовещенск, попрошу приготовиться к выходу
Он шёл по коридору и скучным голосом продолжал выкрикивать название станции. Я нехотя приоткрыл глаза и распрямил затёкшие ноги. Хорошо, что мне, как самому большому, было позволено спать одному. Все остальные ютились по двое на одной полке.
Те две недели, что мы провели в замкнутом пространстве вагонного купе, несмотря на бытовые неудобства, не превратили нас во враждующих обывателей коммунальной квартиры, а наоборот, ещё теснее сплотили.
Проехав через объятую огнём революции страну, я собственными глазами видел, как действительно страшен русский бунт. Обнищавшие, голодные и раздетые люди на каждой мало-мальски крупной станции с боем пытались взять места в наших вагонах.
Что гнало этих несчастных с обжитых и насиженных мест в суровую неизвестность? Обиды и притеснения постоянно меняющихся властей? Голод и холод? А может, какие-нибудь другие веские причины, неведомые мне?
Во всяком случае, это были простые обыватели, которых пугали ужасы начинающейся гражданской войны. Это были люди, для которых знакомый обустроенный мир в одночасье рухнул и из привычной разнообразной палитры цветов стал бело-красным. Причём и эти оставшиеся два цвета остро ненавидели и всеми силами пытались уничтожить друг друга. Вообще-то был ещё один цвет – серый. Этим цветом было окрашено всё, что не имело отношения к классовой борьбе: серые лица, серые одежды, серые будни, серый мартовский снег…
Честно говоря, революция, в далеком теперь для меня 1986 году, представлялась несколько иначе. Красочнее, что ли? Красные транспаранты, пламенные речи революционеров, красноармейцы, идущие в полный рост на пулемёты, взмыленные кони, которые под шенкелями седоков сшибаются в смертельной схватке. Красиво, не правда ли? А на самом деле грязь, тиф, нищета, голод, смерть…
– Какой сегодня день, господа? – раздался голос штабс-капитана Стрельникова.
– Десятое марта одна тысяча девятьсот восемнадцатого
