Калининград. Куколка провожала меня на вокзале летним вечером. Лучи солнца поблескивали на рельсах, голова поезда смотрела на Запад расставания. Ни она, ни я не были опечалены.
Проводы в Konigsberg: Гарик Портнов, Слава Смирнов,
Нелочка, Юра Лепилкин с подругой
Прощанье проходило без уединения, даже весело. Может быть потому, что впереди было неизвестное интересное, и мои мысли были обращены туда. Проводить пришел мой однокашник Гарик Портнов, с которым я дружил не первый год. Его не отправляли на сборы, хотя мы вместе проходили обучение на танкистов. Юра Лепилкин, мой одноклассник по 35-й средней школе г. Риги, тоже мой друг. Я были с ним в классной волейбольной команде во дворе школы на бульваре Коммунаров, напротив Академии художеств. Он теперь учился в Институте физкультуры. Не было моего второго друга Олега Ульянова. Он поступил в летное училище вне Риги. Калининград уже тогда был военизированной областью Союза. Смотрите – на скамейке сидит военный летчик, тоже едет туда же.
Через два месяца я вернулся со сборов, и Куколка сообщила, что сняла комнату на взморье, на станции Дзинтари. Сентябрь был солнечным, и нам было очень уютно в маленькой комнате под крышей двухэтажного домика.
И каждый год после того сентября, когда я прохожу по ул. Иомас, смотрю на то окно, из которого выглядывали мы по утрам, изучая погоду. И каждый раз сердце сжимает тоска о том прекрасном, что было, чем не дорожил, с чем бездумно расстался, поддаваясь дурацким порывам. Удивительно долго держат душу и сжимают сердце воспоминания, до последнего лета, всякий раз остро и больно. Кончался сентябрь, меня ждал пятый курс, и мы выпорхнули из месяца совместной жизни в жизнь порознь. Отношения, как и редкие встречи продолжились. Теперь уже весну мы снова жили вместе на взморье на даче, которую моей маме предоставил завод РЭЗ на один месяц. Осенью я начал работать инженером в заводе, и этой же глубокой осенью мы с Куколкой как-то и расстались. Знал, что Куколка училась в медицинском, стала врачом, вышла замуж.
В морозный зимний поздний вечер зазвонил телефон, и я услышал ее голос:
––Славочка, можно мне приехать?
––Да, конечно можно, приезжай.
Я ожидал е с большим нетерпеньем и волнением. Ведь я не видел ее более десяти лет, не мог представить себе ее – какой она стала. Спрашивал себя – Располнела – или осталась прежней? Весела ли и задорна, или угасла? – Наконец звенит звонок, и я вижу ее. Вижу ее в улыбке. Обнимаемся, но только щека к щеке. Поцеловаться оказалось не под силу, словно оба сговорились. После вечернего застолья она хотела тепла и нежности, и я готов был дать. Но ей было все мало, и она шептала:
–– Слава, нежней, нежней, – Я же не считал себя грубым мужланом, но нежности ей наверно хотелось от всей жизни, как и мне, всегда ее не хватало, а разве она могла ее дать ей, и мне, а от меня передать ей. У нее были и мать, и отец, но все равно не хватало ее душе
