к виску приставлять?
Криком пугать? (Есть такая дисциплина в учебном курсе у спецназа – речевая подготовка. Разумеется, не дикцию там совершенствуют.)
Бесполезно. И к тому, и к другому, и к третьему полевой командир Даккашев привычен. Сам неоднократно применял к противнику – перед тем как изуверски с ним покончить. На войне как на войне…
– Ну-ка я попробую, – сказал Токмарев.
Сел за стол напротив пленника. Глаза в глаза.
– Молчишь?
Молчал Даккашев.
– Ладно! – Токмарев расстегнул браслет с часами, положил перед Къурой. – Даю пять минут. Время пошло!
Что он предпримет через пять минут, ни малейшего понятия. Импровизируй на ходу. В полуразрушенной комнате с выбитыми стеклами – два стула и письменный стол, допотопный сейф с искалеченным замком, на стене чудом уцелевший скособоченный портрет вайнахского верховного (пилотка с «крабом», усики-стрелки, самодовольная ухмылка). Все. Более ничего.
Токмарев машинально поправил портрет в рамке. Опомнился, снял его с гвоздя, прислонил к сейфу. К чертям! Здесь и сейчас – мы, не они!
Угу. Портретик с глаз долой, а вот гвоздик, на котором тот крепился… Токмарев взялся за гвоздик двумя пальцами, расшатал, вытянул из гнезда. Кривой-погнутый трехдюймовый никчемный гвоздик.
Потом Токмарев пошерудил в сейфе, вышвыривая папки-бланки-бумажки, все ненужное. А что нужно? А он знает?! Что-нибудь…
Потом – к столу. Загремел выдвигаемыми ящиками.
Видимость осмысленных поисков.
Угу. Ищущий обрящет. В нижнем ящике кроме канцелярского мусора и пустоты почему-то гимнастическое кольцо с обрывком брезентового ремня. Зачем оно клерку, когда-то восседавшему за этим столом? Аллах ведает! Выбросить – жалко, приспособить – куда и как?
Токмарев извлек кольцо с оборвышем так, будто «во-от оно где, мать-перемать! наконец-то!»
– Молчишь? – дал последний шанс Токмарев.
Молчал Даккашев. Но по мере действий, предпринимаемых истязателем-капитаном, он молчал все красноречивей и красноречивей.
Действия же таковы: истязатель-капитан выпрямил гвоздик – рукояткой пистолета на крышке сейфа (буммм-буммм-буммм!), приложил разлохмаченный конец брезентового ремня к стене на уровень снятого портретика и стал прибивать кольцо с оборвышем, вгоняя гвоздик на прежнее место.
Разок-другой Токмарев оглянулся через плечо на скованную жертву: все молчишь?! А часики – тик-так! А я – тук-тук!
Къура взбледнул. И зазеленел. И взмок. Приужахнулся Къура. Собрал все остатки былого мужества и, такое впечатление, стиснул их зубами (до стоматологического скрипа), чтоб не разбежались. Но за полминуты до контрольного срока – «потек». Заговорил бравый ястреб. Все сказал. Все, что знал.
– Если наврал, вернемся к… – посулил Токмарев «спецсредство», болтающееся на тоненьком гвоздике.
Закивал бравый ястреб: дескать, не на-а-адо возвращаться к… не наврал,
