он попросил дать ему руку, и расслабить ее. Но Рита сопротивлялась, было больно, и чем больнее было, тем сильнее она сворачивала себе сустав. «Находи выход из ситуации, иди в комфорт» – сказал человек нового времени. Действительно, расслабься она в тот момент, сделай один шаг в сторону, она бы ушла из болевой точки, нашла бы удобное состояние в совсем личном пространстве, однако, русский классический балет воспитал в ней не только умение сохранять осанку и дотягивать пальцы, но и упрямство. Классическая школа говорила – напрягись и терпи, преодолевай. Рита преодолевала. Хореограф новой школы так и не смог победить ее желание превозмогать боль. Это, кажется, было в крови каждого русского талантливого человека искусства – идти вперёд и тащить у себя на шее камень. Она, Щукин, Атрохов, каждый солист Театра это знал по себе; Щукин играл музыку, которую слышал и пропускал сквозь себя человек страдающий, спектакли ставились по традиции – о тяжкой русской доле, и вся великая классика в этой стране, кажется, была выстрадана русским народом.
Возле главного входа в Театр переминался с ноги на ногу порядочно замёрзший Щукин. Рита позвонила ему тут же после визита к директору, и теперь, защищаясь от снега своим высоким воротником пальто, Роман ждал ее. Ждал и думал: какого черта рабочие сворачивают в тубус афишу их «Дамы с Камелиями». Борьба не окончена! Эй! Слышите?!
– Эй! Слышите! – Последняя мысль соскочила с языка раньше, чем заледеневший подбородок Щукина успел опуститься и подняться в угоду рождению звука, получилось невнятно, он попробовал ещё раз. – Эй! Товарищи! Что же вы…
Рабочие услышали, обернулись, покачали головой и решительно продолжили заниматься своим делом, сроки у них, похоже, поджимали.
В спину одному из них прилетел снежок. Следом за смешным «снарядом» выбежала на мороз Рита, растрепанная, в лёгком пальто на распашку, но решительная, быстрая, и как будто на сцене – соответствующая действу и своей роли.
– Это вы мой балет сворачиваете? Кто разрешил? – такую Риту Щукин знал.
Такой Рите нельзя было перечить. Такая Рита танцевала балет. И для этих чертей, проклятых она грозой казалась на облачном февральском небе.
– Так приказали, женщина, Вы отойдите, зашибу.
– Я тебе зашибу! – Рита подбоченилась, и будто эхо ее негодования – в рабочего снова прилетел снежок. Щукинский. Тяжёлый.
– Да что Вы себе позволяете, товарищ? – рабочий кинулся на Щукина, намерения были его ясны как день – драться он хотел. Просто так.
Рита кинула ещё один снежок – четко в затылок рабочему. Щукин момент не прозевал – скрутил ему руку за спиной, тот взвыл, тубус с афишей выпустил.
– Я буду жаловаться!!! – в Риту и Рому посыпались ответные снежки, проклятия и ругань.
– А нечего чужие афиши раньше времени с фасада утаскивать… – отряхивая пальто, унося ноги в сторону улицы Горького, проворчал Щукин.
Рома нёс афишу «Дамы» под мышкой. Рита шла рядом. Молчали до самого Министерства.
