произошла много лет назад, то ли Риту солировать не выбрала, то ли ей кто-то сказал, что эта девочка слишком выделяется, а в СССР слишком выделяться – это белой вороной быть, позорно. Коллектив – залог успеха, все одинаково быть должно.
От каждого по способностям, каждому по потребностям! А в твои потребности никак не могло затесаться желание проявить себя. Министр культуры все-таки не слепая, видит талант. Вот тут Фомина и включила свой коммунистический радар – отследила Маргариту Мексон, посчитала белой вороной, задвинула в правый ряд левой пяткой махать. Пока один нужный, близкий к власти человек, посоветовавшись с хореографом того балета – Атроховым, не вытащили ее на свет – такую новую личность для русского балета. Мексон сама себя такой не считала, благодарна судьбе была и этому человеку за добро, но Фомину запомнила, как та предвзятое отношение к ней проявила, да не только за непохожесть, но и в отместку за семью ее, которую советский строй разбросал по миру, а кого-то и в угол совсем загнал. Фомина невзлюбила ее за репрессированного отца, и за мать, бежавшую во Францию, действительно считала их виновными во всех бедах Союза.
В тот момент, когда Рита в первый раз в жизни заходила в кабинет Фоминой, когда в первый раз встретилась с ней взглядом, она поняла – дело не в обыкновенных вещах, неважно, чем Фомина обоснует сейчас своё отношение к ней – дело в том, что она наивно и так бездумно готова была свалить на Риту все преступления против советского строя… Министр культуры делила мир на хороших и плохих (Рита была плохой), и оправдывала свою недальновидность и топорное отношение к искусству своей верой в политическую силу Союза. Такая жизненная позиция давала ей уверенность в том, что она человек своего дела, а потому она продолжала оставлять свои автографы на последних станицах различных приказов, которые ставили крест на очередном талантливом режиссере, актере, писателе. Кто-то продолжал бороться, у кого-то опускались руки, кто-то бежал в Европу. А Фомина все сидела в своём кабинете и все чаще на папках в ее столе появлялся кровяной штамп «отказано».
Начиная ставить балет, Рита понимала, что идёт на риск, и все же спорные сцены убирать не стала. Решила узнать: каково это, творить так, как чувствуешь. Оказалось – захватывающе.
Гримерку откатывало жёлтым цветом, на абажуре плясали тени гирлянды, оставшейся ещё с Нового года, Щукин читал, Рита остервенело чистила пуанты, по ее лицу было непонятно, что она чувствует, но руки выдавали ее нервозность. Она думала. Думала, как будет жить дальше и что будет делать. Может, не нужен ей этот балет? Раз она так просто готова его оставить. Роман посмотрел на неё с интересом – над очками, подняв брови. Рита молчала, стала ещё быстрее натирать пуанты тряпкой. Бросила ее на пол и подняла глаза на Рому.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив
