подняла стакан и посмотрела на просвет:
– И ром, это правда. Это единственное, что скрашивает жизнь, не требуя ничего взамен.
– Погоди, еще потребует. Вспомни-ка своего отца. И дядю Хорхе…
К чему их вспоминать? Какой вред от нескольких стаканов рома, когда жаркие ночи становятся бесконечными или когда во время полуденной дремы воображение начинает жить своей жизнью и устремляется к конюшням – на поиски Факундо Каморры, который был настолько невероятно одарен, что ему ничего не стоило проникнуть в нее да еще и усесться ей на ягодицы, словно галопируя на своем нервном черно-белом коньке.
Оставшись одна, уже лежа в кровати, Селесте вдруг осознала, что после третьего стакана рома, когда она утратила всякий интерес к болтовне тетки и кузин, в памяти вновь и вновь всплывало не только лицо Айзы Пердомо, но также – с монотонной настойчивостью – и лицо младшего из братьев: того, с непослушными вихрами и мощным торсом. Он не проронил ни слова, однако его лицо показалось ей смутно знакомым.
Уже засыпая, она обнаружила, что в ее воспоминаниях черты Асдрубаля Пердомо сливаются с почти забытыми чертами Факундо Каморры.
День был воскресный, и на улицах Сан-Карлоса безраздельно хозяйничал зной.
Ранним утром, еще до того как солнце поднималось достаточно высоко, чтобы прогреть неподвижный воздух, местные жители наряжались в свою лучшую одежду и семьями отправлялись в церковь, обмениваясь приветствиями при входе или под сенью цветущих арагуанеев[21]. Однако после полудня под открытым небом оставались только собаки да измученные лошади, которые нервно отгоняли мух, брыкаясь и чуть ли не высекая искры из булыжников, которыми было замощено большинство городских улиц.
Даже двери пульперий[22] португальцев или «источников содовой» итальянцев и креолов были закрыты до тех пор, пока с севера не поступал прохладный воздух, приглашая людей вновь выйти из дома. Так что Пердомо еще повезло – им удалось купить несколько кукурузных лепешек в единственной продуктовой лавке, которая оставалась открытой. Чтобы их съесть, пришлось устроиться на обшарпанной скамье из голубых плиток, уложенных вокруг толстой и развесистой сейбы.
Сан-Карлос не имел ничего общего с Каракасом. Можно было подумать, что он находился в другой стране, а то и на другом континенте: это был небольшой город, тихий и сонный, который, казалось, в глубине души гордился своим колониальным прошлым, не успев еще испытать на себе агрессивного влияния нефтяного бума и массового нашествия иммигрантов.
Ни тебе сумасшедшей гонки, ни стресса столичной жизни – таким Сан-Карлос вступил во вторую половину XX века. Сохранилась незыблемой традиция по воскресеньям рано возвращаться домой и вкушать всей семьей обильный обед: жаркое, сладости домашнего изготовления, пиво рекой и крепкий черный кофе.
Затем
