я готов всю жизнь оставаться нищим…
Будущее показало, что Господь услышал мою молитву.
Однако, как говорят в Одессе, «недолго музыка играла» – резкий, громкий и безостановочный звонок в дверь разбудил нас, грешных и абсолютно голых. Утомленные уж не знаю каким раундом любви, мы уснули в обнимку, не укрывшись даже простыней. С трудом выпрастывая себя из полуобморочного бессилия, я сел на матраце и тупо глянул на часы – всего три часа дня! Сквозь открытые окна лупит солнце и гудит близкий мост Джорджа Вашингтона.
А звонок продолжал надрываться.
Кто это может быть? Миша на работе, да у него и ключи есть…
– Who is it? – не открывая глаз, произнесла Эли, даже ее упругие сиси сонно расплылись.
– Не знаю… – Я встал и, завернув бедра в смятую простыню, босиком пошел через гостиную к входной двери. – Иду! Кто там?
– Open the door! (Откройте дверь!) – послышался резкий мужской голос.
Неужели полиция? Какого хрена?
Я остановился перед дверью, в ее замочной скважине ключ торчал дужкой вверх – приведя Эли, я, оказывается, так спешил, что даже не запер квартиру!
– Who is there? (Кто там?) – спросил я снова.
– Open the door! – еще громче и злей приказал голос.
– Oh, my God! – тихо охнула за моей спиной Элианна.
Я оглянулся. Она, голая, стояла на пороге моей комнаты, и ужас застыл в ее глазах.
– It’s my father…
Ее отец?! Каким образом?
Тут, отпустив звонок, он двумя кулаками загремел по двери.
– Open immediately! (Откройте немедленно!)
– Just a second… (Одну секунду…) – потянул я время, наблюдая, как Эли скачет на одной ноге, пытаясь второй попасть в свои джинсовые шорты. Ее рыже-солнечный лобок смешно скакал вместе с ней.
– Open right away! (Откройте сейчас же!) – гремел между тем голос из-за двери.
– One moment, please…
Наконец, Эли натянула тесные шорты на свои роскошные бедра, метнулась за майкой в комнату и тут же выскочила обратно, снова прыгая на одной ноге и обувая на ходу босоножки.
Удары его кулаков уже сотрясали хлипкую дверь.
Я шагнул к этой двери и распахнул ее настежь.
Передо мной стоял высокий, метр девяносто, не меньше, штандартенфюрер Штирлиц в строгом сером костюме, белой рубашке и бордовом галстуке. Он был моим ровесником, ну, или чуть старше.
– It’s open (Она открыта), – произнес я невинно.
Он не обратил внимания на эту иронию, его ледяные глаза посмотрели на меня сверху вниз презрительно, как на вошь.
– Elian, go home! (Элиан, домой!), – сказал он поверх моей головы. – Now! (Сейчас же!)
Это now прозвучало, как удар хлыстом, и Эли, съежившись, тут же нырнула мимо меня в щель между фигурой отца и дверным косяком.
А он повернулся и, не дожидаясь лифта и не сказав мне ни слова, пошел за
