что происходит? Сначала они тут боролись, чтобы меня выпустили из СССР, ходили на демонстрации, атаковали ООН и Советское посольство, а когда я, наконец, согласился на их уговоры, покинул такую замечательную страну, как СССР, где меня на каждом шагу считали евреем, и приехал к ним в Америку – так теперь они не хотят признавать меня евреем! Ну вы только подумайте! Никаких льгот за то, что я еврей, тут нет. Никому не надо доказывать, что я самый талантливый, всем на это плевать, даже в НАЙАНЕ! И никто не хочет выйти за меня замуж, чтобы иметь возможность уехать со мной в Израиль! Но это ужасно! Даже в сабвее, когда я пытаюсь читать английскую книжку, никто не кричит мне «жидовская морда». И даже когда совершенно нагло держу в руках еврейский «Форвард» или израильский «Моарив» – все равно никто на меня не обращает внимания! Это выводит меня из себя. Я не умею жить, чтобы все вокруг делали вид, будто не видят, что я – еврей! И вот я предлагаю две вещи. Первое: от имени нашего Культурного центра призвать всех советских евреев выйти на демонстрацию против нашей дискриминации в США. И второе: раз уж мы, русские евреи, с детства приучены побеждать в любой конкуренции, то на фига нам учить английский язык? Неужели мы Америку не научим говорить по-русски? Ведь первое русское слово – «водка» – Америка уже выучила. Осталось совсем немного – научить ее кричать «жид» и «жидовская морда». После этого все американские евреи сразу поймут, как прекрасно быть евреем в СССР.
И Арик Басов снова включил «Хава Нагилу».
А Грета Шитакес, моя бывшая ведущая из НАЙАНЫ, сказала мне, выходя из зала:
– I knew from the beginning that you were a son of a bitch! (Я с самого начала знала, что ты сукин сын!)
12
Конечно, в следующий раз Элианна поставила свою машину в трех кварталах от меня, на South Pinehurst Drive. Но и мистер Давидзон был не лыком шит, он с немецкой дотошностью объехал с десяток кварталов вокруг, нашел-таки ее синий «шевроле-корвет», но не стал, конечно, ломиться в нашу дверь, а начал названивать нам по телефону. Не зная поначалу, что это он, я после десятого, наверное, звонка, все-таки отжался от разгоряченной Эли, вышел в гостиную и снял трубку: «Алло!» Но ответом было молчание. «Алло, говорите! – нетерпеливо повторил я, еще храня и нянча свое возбуждение. – Чурайс, это ты?» Снова тишина. Я бросил трубку и пошел в свою комнату к «еврейке бешеной», простертой на матраце. Но не успел и нагнуться к ней, как новый телефонный звонок заставил меня вернуться в гостиную. «Fuck!» – выругался я не столько по поводу этого телефона, сколько по поводу падения сами знаете чего. И снял трубку:
– Алло!
Никто не ответил.
– Алло! Да говорите же, блин!
– It’s him… – сказала Эли за моей спиной.
Я повернулся. Она стояла у окна и кивком головы показывала на улицу. Там, через дорогу, мигая габаритными огнями, снова торчал черный «мерседес» ее отца. А его высокая фигура маячила поодаль в телефонной будке на углу.
Не давая отбоя, я положил трубку рядом с телефоном, обнял Эли за талию и потащил обратно на матрац.
Но
