как столяры обивают стены будущей студии пробковыми щитами для полной звукоизоляции от шумов Восьмой авеню и расположившейся по соседству, на нашем же этаже, редакции газеты «Новый американец» во главе с Сергеем Довлатовым, Виктором Меттером и Евгением Рубиным, а мебельщики заполняют новыми канцелярскими столами, креслами и шкафами мой кабинет, фонотеку и комнату редакторов и синхронных переводчиков.
В ответ на эти репортажи приходили новые чеки и посылки для нашей фонотеки – грампластинки и кассеты с классической музыкой, песнями Вертинского, Утесова, Козина, Шульженко и других звезд российской эстрады, а также передачами «Радионяни». Хотя грабители шереметьевской и брестской таможен отнимали у эмигрантов ковры, серебряные ложки, обручальные кольца и даже семейные фотографии, принуждая нас всех становиться ярыми антисоветчиками, мы не расстались с Россией, а увезли ее с собой тоннами книг и грампластинок…
А еще я занимался составлением будущих радиопрограмм, подбором синхронных переводчиков и пиарил наше будущее радио не только в русской колонии, но и в высоких американских кругах. И, конечно, в этом моей первой помощницей стала Элианна Давидзон – как же без этого!
Ах да, я забыл рассказать, как она вернулась. Впрочем, сами понимаете, не мог же отец запереть ее дома и не пускать даже на занятия в Columbia University – Колумбийском университете. Тем более, что за летний курс в High Business school, Высшей бизнес-школе этого университета, он заплатил 2200 долларов! А кампус этого университета находится как раз на западе 116-й стрит, то есть всего-то в семидесяти трех кварталах от меня по Риверсайд-драйв. И вышло, что я, оказывается, очень удачно поселился – что такое семьдесят кварталов для «шевроле-корвет» мощностью 270 лошадиных сил?! Ровно через четыре дня после позорного бегства Эли из моей квартиры, рано утром и буквально через минуту вслед за тем, как Миша ушел на работу, раздался телефонный звонок. Продирая глаза, я сонно подошел к телефону:
– Алло…
– It’s me, – робко сказала она. – Can I come over? (Это я. Могу я зайти?)
– Sure…
Я выглянул в окно. На улице Миша отъезжал с парковки на своем трижды латаном-перелатаном «понтиаке», а на его место, всхрапывая мотором, уже парковался ее синий монстр. Эли, я понял, стояла тут давно и, как только увидела, что Миша вышел из дома, позвонила с угла, из уличного телефона-автомата.
Но теперь мы уже не теряли время на чтение следующих глав моего нетленного «романа века». Как сказано у непревзойденного Исаака Бабеля: «Я не знаю, когда она успевала снять перчатки». Едва я закрыл за Эли входную дверь (на этот раз двумя поворотами ключа), как она, опередив меня, уже лежала абсолютно голая на моем еще теплом матраце и, простирая ко мне руки и высокую грудь с призывно торчащими сосками, виновато смотрела на меня снизу вверх своими лукаво-карими глазами.
Я вспомнил, что Элианна на иврите
– I
