тут. Я мог бы сказать тебе много всякого. Что, конечно же, я всегда мечтал работать с детьми, учить их видеть красоту и делать красивые вещи. Но я решил сказать тебе правду.
– Нет.
Казалось, ты не удивлена.
Опустив взгляд на свои руки, я поднял их и вытянул перед собой:
– Я хотел стать пианистом.
– Вы учились в музыкальной школе?
Я кивнул. Да, много лет. Я даже уже начал давать сольные концерты. В маленьком городке, где мы жили, не было большого простора для этой деятельности, так что я давал еще и домашние уроки, стараясь накопить денег, чтобы перебраться в большой город.
– А что случилось?
– Другими словами, почему же я оказался тут? Я попал в аварию… И повредил руки.
С жестокой прагматичностью ребенка ты поглядела на меня и сказала:
– Но вы же можете рисовать.
Я ответил, что только это теперь и могу.
– О, – произнесла ты и ушла. Может быть, мне не нужно было быть таким честным. Ты все же ребенок. С ограниченной возможностью понимания. На что я, собственно, рассчитывал? Симпатия? Сочувствие?
Я сидел один в классе, почему-то чувствуя себя дураком.
Ты не пришла на следующий урок. И на следующий за ним тоже.
Хоть я и делал вид, что мне все равно, я был обеспокоен. Что случилось, спросил я у других, почему тебя нет? Кажется, легочная инфекция. Ну, та, от которой кашель и высокая температура. Я боролся с собой, желая послать тебе пожелания выздоровления и одновременно сохранить дистанцию. Я знал, что одноклассники пишут тебе открытки, но не подписал ни одной из них и не написал ничего от себя лично. Через десять дней ты вернулась, бледная, ослабевшая, все еще кашляющая. Ты сильно похудела. Я сделал тебе маленький цветок из глины, раскрасил его в красный цвет и оставил на твоей парте. Я делал это для всех учеников, которые болели. В конце урока ты поблагодарила меня, но не задержалась в классе, как обычно. Почему-то я расстроился.
Ты показалась мне более тихой, чем всегда.
Ты перестала делать бумажных зверей и лепить из глины. Вместо этого ты начала раскрашивать лист за листом в глубокий ровный синий цвет. Затем в оранжевый. Затем в зеленый. Я шутил, что ты стала абстракционистом, но ты не смеялась.
Однажды я остановил тебя в коридоре и спросил, как ты.
Не глядя на меня, ты ответила, что все хорошо.
– Я слышал, что ты болела…
– Мне уже лучше, спасибо.
– Но что-то случилось? – не мог удержаться я от вопроса.
Не поднимая глаз от пола, ты покачала головой.
Я хотел сказать, что ты можешь поговорить со мной, что у тебя есть кто-то, кому можно все рассказать. Что я знаю, что ты живешь с двумя пожилыми людьми и тебе может быть одиноко. Но не стал. Я дежурно похлопал тебя по плечу, и ты пошла дальше.
Странно, но мне не хватало тебя, остающейся в классе после урока, и нашей прямой, состоящей из твоих вопросов болтовни. Мне не хватало твоего пения, твоих
