сообщил школьный охранник.
– Одна из учениц, – сказал он. – Она сказала, вы ей разрешили… Дали специальное разрешение… Что-то там поставить. У нее с собой было полно барахла…
– В смысле? – Меня охватила паника. – Какая ученица? Что у нее было?
Он пожал плечами, явно не понимая моего беспокойства:
– Ножницы… бумага… всякое такое…
– Я никому не разрешал ничего делать.
Наконец, он тоже начал слегка беспокоиться:
– Не разрешали?
Я покачал головой.
Он завозился с дверью, отпирая и распахивая ее. Мы быстро пошли вдоль коридора.
В моей голове уже представали сплошные руины. Рисунки, вырванные из рам, разорванные и разрезанные на кусочки. Порванные холсты, разбитые на куски и раскиданные скульптуры. Я еле сдерживал ярость. Кто мог все это сделать? И зачем? На какую-то секунду я подумал о тебе, но заставил себя выбросить это из головы. Почему я вообще подумал о тебе в первую очередь? Может быть, из-за твоей мрачности, одиночества, частой смены настроений? Но ты не все время была такой. И никогда не казалась мне злобной. Хотя кто знает? Дети могут быть очень странными. Я попытался выкинуть это из головы до того, пока мы не войдем в зал. Мы с охранником молчали.
Я вошел. Все было на местах, точно так же как я оставил предыдущим вечером. Ничего не было разбито или сдвинуто с места. Никто ничего не касался.
– Все в порядке? – спросил охранник.
Я кивнул.
– Ну, слава богу.
И тут я увидел. То, ради чего ты приходила с утра пораньше.
На двери, ведущей из зала, с дальней стороны комнаты, была белая занавесь.
Я не мог сказать, что это, ткань или ленты, пока не подошел ближе.
Бумажные журавли. Нить за нитью. Я осторожно коснулся их, и они зашуршали у меня под рукой. Чисто белые. Ровные и одинаковые. Сделанные с индустриальной точностью.
Их была тысяча. Я знал это, не считая.
Говорят, если сложить тысячу журавликов, твое желание исполнится.
Хотел бы я знать, что же ты загадала.
Я так надеюсь, что у тебя все сбудется.
Мясник
Я люблю тебя. И я едва тебя не ударил.
Ты забилась в угол, крича на меня, и я поднял руку. Я до сих пор вижу, как у тебя расширились глаза, а рот приоткрылся в немую «О», словно все слова замерли в горле от удивления. И страха.
Тот вечер начинался совсем не так. Нет, у нас все начиналось не так.
Я помню, как тогда, несколько лет назад, увидел тебя у костра в новогоднюю ночь. Все было светящимся и теплым, озаренным отсветом пламени. Я скручивал сигарету, и ты встретилась со мной взглядом. Потом был миллион других взглядов искоса, улыбка-другая, смех. Все постоянно менялись местами, вставая долить себе выпивки, сходить в туалет, найти сигареты и спички. В какой-то момент оказалось, что мы сидим рядом. Я протянул
