когда привел меня в Одинокую Башню. Помню, как бродяга даже не зашел внутрь – остановился у порога, порылся в многочисленных карманах, а в итоге выудил железный браслет у меня из-за уха. Улыбнулся и сказал, что это мне на удачу, а еще – чтобы его не забывала. И ушел, напоследок крепко стукнув колотушкой в дубовую дверь Башни.
Именно в тот поздний вечер моя Дорога сделала очередной крутой поворот, едва ли не круче того, что был в момент, когда я переступила порог родного дома, чтобы больше в него не возвращаться.
Около уха противно запищал первый комар, и я торопливо отмахнулась от него, неохотно вставая с насиженного места и потягиваясь до еле слышного хруста в пояснице. И про себя решила – пойду все ж таки на праздник. Сегодня в Башне дежурит восьмое поколение, за самыми младшими приглядывают ребята постарше – в праздник их все равно не заставишь лечь в постели, как обычно, все равно сбегут посмотреть на гулянку у реки – так что можно и прогуляться. Тем более, что и праздник такой, хороший, я бы сказала. Даже фэйри в эту ночь ведут себя на редкость прилично – у них Лугнасад тоже священный день, когда приняты добрые шутки и бескорыстные дары. Дары, правда, зачастую такие, что лучше б их и вовсе не было, но о некоторых до сих пор легенды вдоль дорог гуляют. О скрипке, что играет сама собой и способна заставить плакать даже самого черствого человека и радоваться самого печального. Говорили о ноже, который при ударе всегда находил сердце жертвы, о кольце, позволяющем становиться невидимым – да много о чем болтали менестрели и бродяги в придорожных постоялых дворах. Ремесло у них такое – болтать без умолку, привирая и приукрашивая, а то и вовсе сочиняя на ходу.
Я одернула подол линялого светло-голубого платья, подпоясанного узорчатым плетеным поясом из шерстяных ниток, и направилась вниз, к речной отмели. Ветер окреп, донося до меня не только вечернюю прохладу и звуки музыки, но еще и вкусный запах жареного мяса, от которого у меня невольно потекли слюнки. Я ускорила шаг, чуть ли не бегом спускаясь по едва заметной тропинке, и в кои-то веки ощущала не страх перед надвигающейся темнотой, а странное предвкушение.
Такое, будто сегодня должно непременно случиться что-нибудь хорошее.
***
Несмотря на сгустившиеся сумерки, на галечной отмели было почти светло из-за больших костров, над которыми жарили мясо, и факелов на длинных шестах, расставленных вдоль берега. Праздник только-только начинался, а народу было – уже не протолкнуться. Кто-то торопливо ставил яркий полосатый шатер, кто-то негромко пробовал голос, аккомпанируя себе на лютне, а кто-то просто шлялся без толку, жадно поглядывая в сторону вертелов и бочонков с молодым вином. Тут и там бродили лотошники, во все горло расхваливающие товар, кучно и россыпью сваленный на широкие деревянные подносы с крепким ремнем, надеваемым через шею. В толпе ужами скользили побродяжки в ярких цветных тряпках и дешевых украшениях из фальшивых монет, потому
