ночной тишиной.
Я сама выбрала такую жизнь. Одинокую жизнь, которую оживляли всплески тепла и нежности, перемешанных с отчаянием. Эти короткие моменты я выискивала в череде трагедий, они и составляли мое счастье. Такова была моя роль в жизни – нечто вроде религиозного самоотречения, мистического служения. Я постепенно превращалась в странное существо, способное жить только для других.
Но сочувствие постепенно убивало во мне последние капли здравого смысла. Я поняла это, когда ушла Анжела Дютур.
Иона
Последующие слова утянуло в воронку, в черную дыру моего воображения. Я потерял счет времени. Я отрывался от монитора лишь затем, чтобы схватить что-то в холодильнике или на полке и лихорадочно проглотить или чтобы прилечь, прочитать несколько строчек и забыться сном.
Отношения с созданными мною же персонажами были напряженными и насыщенными. Они постепенно обрели самостоятельную жизнь, не зависящую от моей воли, и заполонили все пространство, благо пустота, в которой я существовал, давала им такую возможность. Они стали моими единственными спутниками, и, собираясь вместе, сами предлагали мне ситуации и развязки, которые я дотошно рассматривал, а потом принимал или отвергал.
Я не собирался предлагать книгу в какое-нибудь издательство, даже не предполагал, что ее прочтут мои друзья. Я сочинял свою историю, лишь повинуясь непреодолимой потребности, лишь подчиняясь удивительной воле слов: они пробуждали невыразимую страсть, охватывавшую меня каждый раз, как я погружался в текст.
Жош и Хлоя тщетно пытались меня развлечь. Они заходили в гости, звонили по телефону, интересовались моими делами и приглашали куда-нибудь пойти. Иногда им удавалось заставить меня надеть куртку, чтобы сходить за покупками или выпить стаканчик в кафе.
Весь этот период мне больше не снилась незнакомка, предсказывающая будущее, моя лежащая на постели пифия. Тем не менее я постоянно думал о ней. Можно даже сказать, я писал только для нее. Она была моей музой, манящей и тревожащей. По крайней мере, так я сам определил ее роль в своей жизни. Она принадлежала темному и мрачному периоду, и воспоминание о ней было пропитано тогдашней болью и отчаянием. Но она равным образом была связана и со счастливым периодом моей жизни и если не напророчила судьбу, то уж точно подтолкнула меня к идее написания романа.
И вот – последняя страница, последняя строчка, последнее слово, и я одним махом написал название, как художник подписывает картину: “В тиши ее молчания”. Я довел до конца действие, исчерпал сюжет, до конца измучил персонажей. Сперва я чувствовал облегчение, почти удовлетворение. Как бегун-марафонец, я пришел к концу моего длинного сочинения. Мне удалось притупить боль, придать смысл своему одиночеству. Но потом чары рассеялись. Мои персонажи покинули меня. Они больше не были рядом, они были заперты в двухстах страницах
