как кулаков!» Дед покойный злиться стал, но мы его всей семьей уговорили, мол, что делать. Через неделю мы и вступили в колхоз. Много таких семей, как мы, было. В колхозе вся голытьба была да неработь, ничего они не делали: не пахали, не косили – все трахтур ждали. Но его все не было. И вот они пили, все дни пьяные ходили. А когда мы надел свой вспахали, да и другие тоже, тогда и загнали в колхоз. Но потом прислали к нам из района председателя, умный мужик был – Тимофей Тимофеевич. Тогда он колхоз из пьянки стал вытягивать. Всех пьянчуг из правления и бригадиров выгнал, хозяев назначил настоящих. И хлеб у нас появился настоящий, и люди стали работать больше, разрешили домашнюю скотину держать. Теперь все с охоткой работали, но недолго он пробыл у нас. Говорили, убился, когда с кручи упал. Да мы так покумекали и решили, что Даниловы его убили, сильно прижал он их. Тогда мы и написали письмо в район, чтобы выселили их от нас. Дед повез письмо в район, через пяток дней вернулся и говорит: «Сказали в районе, чтоб хлеб готовили, весь забирать будут. Бабы, готовьте травы, грибы, все, что можно. Трудодни тоже берут».
Он тогда за председателя оставался. А вскоре и подводы пришли, хлеб увозить. Весь забрали подчистую. Бабы голосили, мужики – кто сидит, кто стоит, цигарки крутят. Дети притихли. Все поняли, что смерть идет. Осенью поздней картошку тоже забрали. Зиму мы еще пережили, а весной пухнуть стали. Малые кричат, хлеба просят. А я сама еле на ногах стою, шатает, а их уговариваю. Тогда весной 33-го умерли Галя, Митя, Степка. Жальче всех было Степку, безобидный малый был, ласковый, тихий… И умер тихо. Живот вздулся, посинел весь, голова как шар на ниточке, все жилки видны… И умер.
Дед в город снова ходил, ехать уже было не на чем, всю животину съели. Собак, кошек – и тех поели. С месяц его не было. Вернулся, сказал, что в городе хлеб по карточкам дают, 700 грамм на рабочего, а в колхоз скоро пришлют зерно. А люди умирали, дети и старики сперва, потом мужики. Бабы выносливее оказались. Из 500 человек, которые жили, осталось 15 дворов. Семьи были до этого большие, от 7 до 15 детей. Вот хлеб привезли, а вокруг мертвые. Нас забрали оставшихся и отвезли в город. Там накормили, хотели везти в другое село, да мы не поехали.
«Коммунары»
Колесникова Антонина Егоровна, 1907 г., дер. Лебедята.
В 1929 г. в Успенском образовалась коммуна. Мой муж, большевик, был ее председателем с первого дня. Сначала в ней было всего два хозяйства. Называлась коммуна Сталинской. Жили коммунары в бывшем кулацком доме, дружно, в ладу жили. Скоро в коммуну вступили батраки, бедняцкие хозяйства. Многое было неясно, кое-что даже пугало, но, в общем, все увлекательно, интересно. У каждой семьи была своя комната. Столовая – общая для всех. Обеды готовили женщины по очереди. Сначала в коммуне все обобществлялось. Мы с мужем сразу сдали молодую лошадь, двух коров, шесть овечек и свинью.
Работали коммунары споро: с утра до вечера в поле, на лугах. Женщины обычно ухаживали за скотом. После ужина все собирались вместе. Устраивали коллективные читки газет книг, беседовали. Мы
