покончено.
«Это ведь и ее нос, между прочим…» И получается, что еще и его. Ее ужасного отца. «Похоже, до того как мы выберемся из Сан-Франциско, придется еще побегать, пометаться и много чего лишиться».
Он осторожно положил кассету в карман рубашки.
Глава 16
Секретные агенты вообще бывают пугливы, а тут у него на руках было такое собрание карт пиковой масти, что было от чего смертельно побледнеть игроку, разбиравшему эти карты.
Доктор Арментроут сознавал: ему исключительно повезло, что он смог выбраться из задымленной квартиры и вернуться на улицу, к автомобилю и Лонг-Джону Бичу до столкновения с этой весьма непостоянной женщиной…
День начался вполне благоприятно, а вот последние полчаса вылились в безоговорочное поражение.
Поздно вечером в минувший четверг его «БМВ» цвета морской волны наконец-то свернул с 280-го шоссе на Джуниперо-Серра-бульвар и по Седьмой добрался до «Парнассуса», медицинского центра Калифорнийского университета, где попросил пару знакомых замолвить за него словечко по телефону; в результате ему разрешили «присмотреть» за находившимся неподалеку, в Твин Пикс, домом некоего невролога, который проводил творческий отпуск в Европе.
Оказавшись в пустой вилле, он прежде всего перенастроил на свое имя автоответчик. Затем также поспешно изготовил ксерокопию чистого бланка находившегося поблизости тюремно-психиатрического учреждения общего режима «Пасифика», изменил на нем номера телефонов и факсов на домашние номера отсутствующего невролога, напечатал на нем запрос на перевод туда Лонг-Джона Бича и отправил по факсу в больницу «Роузкранс»; для правдоподобности он затребовал историю болезни Бича со всеми приложениями: записями ежедневного наблюдения, психосоциальной характеристикой, планом лечения, финансовые данные, правовое обоснование. Он только надеялся, что в домашнем факс-принтере невролога хватит бумаги. Лонг-Джон Бич проходил по параграфу «53–58» и находился на полной опеке, но «опекун» старика с самого начала был фиктивным, поэтому можно было, ничего не опасаясь, вписать туда выдуманное имя, которое доктор отлично помнил.
Затем Арментроут позвонил в больницу «Роузкранс» и сообщил, что с данного момента пребывает в отпуске. Он объяснил, что временно будет консультировать в медцентре университета в Сан-Франциско, и напомнил, что никогда не брал полагающиеся ему шесть недель ежегодного отпуска. Исполнять свои обязанности он назначил другого врача, пожилого фрейдиста. Никто не спорил с ним (впрочем, он был уверен, что так и будет, ведь главный психиатр может позволить себе поступать как сочтет нужным).
К собственному изумлению, он понял, что смущен тем, как обманывает доверие коллег, нарушает правила – и не только потому, что рискует карьерой и, если попадется, возможно, пойдет под суд и получит суровый приговор. Он и психиатром-то стал прежде всего из благодарности за то, что такие же люди когда-то избавили его от чувств вины и стыда, и сейчас он сожалел о необходимости
